Петербургское действо

Боле всхъ была счастлива и довольна Василекъ. Она даже укоряла тетку за ея напрасныя подозрнія.

Однако, по временамъ Гарина все-таки бывала задумчива и, часто ложась спать, когда Василекъ садилась около ея кровати, тетка говорила любимиц:

— A все-таки какъ-то на душ скверно, все какъ будто чувствуешь бду какую. И врю имъ, и будто не врю. Сдается мн все, что есть обманъ.

— Не грхъ-ли вамъ, тетушка!

— Грхъ, отвчала Гарина, — а все не могу. Иной разъ кажется все-таки дло не чистымъ. Не могу я уразумть, на какой прахъ молодая двица будетъ сидть цлые вечера у брата своего, вмсто того, чтобы на вечер гд хохотать и веселиться. Сдается все, что кто-нибудь да бывалъ тамъ, съ кмъ Наст хотлось видаться. A видаться они могли у насъ. Сказала бы и стали-бы приглашать сюда, если человкъ хорошій. A коли нужно было соблюдать тайну, стало быть, дло не чистое.

Вскор Гарина, чтобы успокоиться совершенно, залучила черезъ людей лниваго и лохматаго Егора, лакея князя, и съ помощью всякихъ общаній и подарковъ заставила его признаться, что барышня бывала часто, но что помимо жида Лейбы никогда никого не было. Даже о появленіи голштинскаго офицера Егоръ ничего не зналъ.

Однако, на душ опекунши все-таки было смутно, и она стала подумывать — пристроить скоре младшую племянницу. Гарина, еще недавно не хотвшая брака ея съ Шепелевымъ, теперь уже начала мечтать объ этомъ и снова начались у нея совщанія съ любимицей, какъ-бы поскоре женить Шепелева на Наст.

Каждый разъ, что Васильку приходилось говорить съ теткой объ этомъ дл, сердце ея сжималось и замирало. Она могла съ трудомъ скрыть отъ тетки свое волненіе, и теперь уже Васильку приходилось, точно также какъ и сестр, хитрить съ теткой и лгать черезъ силу.

— Ты его будто не любишь, будто разлюбила. Прежде ты горой за него стояла и хотлось теб съ нимъ породниться. A теперь вотъ чудно такъ отзываешься, или отмалчиваешься, замтила Гарина.

Опекунш, конечно, и въ умъ не могло прійдти, какая причина заставляетъ ея любимицу бесдовать о брак сестры сдержанно и какъ-то неохотно, или же стараться перевести бесду на что-нибудь другое.

По первому же слову Гариной о томъ, что можно приняться за сватовство, князь даже обрадовался мысли опекунши и въ тотъ же день похалъ знакомиться съ Квасовымъ.

Неожиданный, ршительный, даже рзкій отказъ Шепелева смутилъ всю семью. Гарина всегда замчала, что юноша относился къ Наст хладнокровно, сама Настя считала Шепелева слишкомъ глупымъ, чтобы думать о возможности его отказа. Князь тоже не ожидалъ отъ медвженка такой прыти, но онъ не отчаявался въ успх, онъ думалъ, что вмст съ Квасовымъ женитъ юношу на Наст чуть не силкомъ. Но когда Шепелевъ разошелся съ дядей, перехалъ на свою собственную квартиру, и вдругъ произведенный въ сержанты зажилъ гораздо шире, тратя большія деньги, князь Тюфякинъ смекнулъ въ чемъ дло и понялъ, что все пропало. Только одна Василекъ приняла этотъ отказъ Шепелева не такъ, какъ вся семья съ перваго мгновенія Василекъ почуяла такую глубокую искреннюю радость на сердц, что сама за себя испугалась. Въ этотъ день она сказалась больной и нарочно, чтобы скрыть свое волненіе отъ всхъ, пролежала цлый вечеръ на постели. Съ сумерекъ и до поздней ночи пробыла она въ своей комнат безъ свчи, притворяясь спящей, когда ее окликали и, широко раскрывъ глаза въ темнот, сама не знала, что въ ней происходитъ. На душ ея была почти такая же тьма, какъ и въ горниц. Только одно ясно сказывалось — радость. Василекъ теперь только стала понимать, стала сознаваться сама себ, что сердце ея, всякое движеніе, всякій помыселъ ея принадлежатъ этому человку.

— Господи, грхъ какой! внутренно повторяла Василекъ, крестясь среди темноты.

Посл своего отказа Шепелевъ пересталъ бывать въ дом Тюфякиныхъ. Василекъ только разъ мелькомъ видла его на улиц верхомъ на великолпной лошади, красиваго, но печальнаго. Слишкомъ близокъ былъ ей этотъ человкъ, чтобы не догадаться, не почуять сердцемъ, что у него есть тоже свое большое горе. Но Василекъ, сама влюбленная, не догадалась, какое горе у Шепелева. Ей на умъ не пришло, что его печаль та же самая, что и ея печаль.

Новый другъ Василька, Акимъ Акимовичъ, сталъ бывать все чаще и уже нсколько разъ прямо объяснилъ княжн, что онъ въ жизнь свою никого такъ не любилъ, какъ ихъ семейство.

По цлымъ вечерамъ случалось Васильку бесдовать съ Акимомъ Акимовичемъ, но о Шепелев никогда не было рчи. Акимъ Акимовичъ былъ глубоко оскорбленъ поступкомъ племянника, отчасти тмъ, что онъ не захотлъ по его совту жениться, но главнымъ образомъ тмъ, что съхалъ съ его квартиры и зажилъ самостоятельно. Вдобавокъ Квасовъ былъ недоволенъ, что Шепелевъ живетъ на какія-то темныя средства.

«Вотъ, думалъ онъ, считалъ я его добрымъ малымъ, честнымъ, а онъ на такой же срамъ пошелъ, какъ и другіе офицеры.»

Василекъ еще боле Квасова избгала не только говорить о Шепелев, но даже упоминать его имя, она боялась, что при одномъ имени своего племянника этотъ новый другъ ея прочтетъ въ ея глазахъ дорогую для нея и сокровенную тайну.