Петербургское действо

И дйствительно, многіе изъ гвардіи и изъ общества засли вдругъ усердно за нмецкій языкъ, бывшій долго въ большой мод въ Россіи и въ общемъ употребленіи, но за время Елизаветы попавшій въ опалу вмст съ Биронами и Минихами. Теперь же, когда Минихъ, уже возвращенный изъ ссылки, былъ при двор, а герцогъ Биронъ ожидался также всякій день въ столицу, нмецкій языкъ снова, будто съ ними вмст, ворочался какъ бы изъ нравственной ссылки. Старики повторяли зады и припоминали, что знавали за время царствованія Анны Іоанновны, а молодежь вновь садилась за мудреную грамоту. Вс, вернувшіеся изъ русской арміи, дйствовавшей противъ Пруссіи и теперь отдыхавшей, благодаря перемирію, имли огромное преимущество по служб въ томъ, что понимали и могли говорить на язык принца Жоржа. За то вс, отличившіеся въ прошлой компаніи и извстные своей нелюбовью къ Фридриху и пруссакамъ — какъ бы ни говорили по-нмецки, — были гонимы и притсняемы или прямо попадали въ опалу.

Принцъ Жоржъ почти не зналъ своего племянника, русскаго государя, такъ какъ Петръ едоровичъ былъ увезенъ къ Россію еще ребенкомъ. Петербургъ принцъ зналъ еще мене. Про Россію принцъ зналъ только, что она ужасно велика!… Все русское принцъ понималъ и судилъ съ своей или, врне сказать, съ Фридриховской точки зрнія. За послднее время не только такіе недалекіе люди, какъ принцъ Жоржъ, но и боле крпкія головы Германіи жили въ области политики умомъ короля прусскаго, будущаго «Великаго» въ исторіи.

Между тмъ, обстоятельства навязывали принцу, будучи при молодомъ государ племянник, отличавшемся непостоянствомъ и неровностью характера, довольно видную роль и широкую дятельность.

Государь любилъ выслушивать мнніе и совты дяди обо всемъ. И принцу волей-неволей приходилось, во что бы то ни стало, добывать себ свои мннія и совты и имть ихъ наготов.

Положеніе было мудреное. И вотъ, тотчасъ по прізд, судьба послала ему помощника и совтника, уроженца Шлезига, почти соотечественника, выхавшаго еще юношей въ эту невдомую, варварскую Россію.

Государь назначилъ къ нему офицера Фленсбурга, какъ переводчика, для сношеній служебныхъ и общественныхъ. Принцъ вскор сдлалъ его своимъ адьютантомъ и незамтно, по невол, попалъ вдругъ въ положеніе его ученика.

Умный, тонкій и образованный шлезвигскій дворянинъ стариннаго, но обднвшаго рода, былъ, прежде всего, крайне честолюбивъ. Эта черта характера на столько преобладала въ немъ, что заставила его бросить когда-то отечество и хать въ невдомый далекій путь, хать, чтобъ попытать счастья въ той дикой, но волшебной стран, гд за послднее полустолтіе люди, подобные ему и даже боле низкаго происхожденія, меньшаго ума и образованія, попадали, будто чудомъ, быстро и легко въ фельдмаршалы, князья, министры, даже регенты огромной имперіи.

Лефорты, Минихи, Лестоки, Бироны не давали покоя какъ 18-ти-лтнему красивому юнош, какимъ онъ былъ когда-то, такъ и теперешнему 36-ти-лтнему, все еще не обогатившемуся, шлезвигскому дворянину.

Дальновидность и осторожность одни сдерживали его предпріимчивый, горячій нравъ и тмъ длали его еще сильне и искусне. Не даромъ въ герб его, увнчанномъ баронской короной, напоминавшей ему объ утерянномъ титул, былъ на подков стоящій барсъ, съ молотомъ въ одной лап и съ жезломъ въ другой, а внизу девизъ гласилъ: Festina lente. Подкова для суеврныхъ людей — символъ удачи, даже счастья въ жизни. Фленсбургъ, при всемъ своемъ ум, при всей своей разумности въ обыденной жизни, былъ суевренъ. Этотъ гербъ праддовъ краснорчиво говорилъ его сердцу, предсказывалъ будто ему многое. Подкова, барсъ, молотъ, жезлъ, баронская корона и девизъ вмщали въ себ наглядно и цль жизни Фленсбурга, и средства достиженія этой цли. Но какъ вооруженный барсъ стоялъ на подков, такъ и жизненная карьера Фленсбурга началась случайностью. Онъ не бгалъ за фортуной, она постучалась къ нему въ двери, когда ему было еще только 18 лтъ, вдругъ позвала его за собой. И онъ пошелъ за ней и только осмотрительно и заботливо не упускалъ изъ виду пользоваться случаемъ, даже цлой цпью удивительно счастливыхъ случайностей.

18-ти-лтній Фленсбургъ, въ исход 1743 года, пріхалъ въ Берлинъ, ища средствъ къ существованію, и скоро уже собирался надть мундиръ солдата. Рекруты были нужны королю Фридриху.

Въ то же самое время въ Берлинъ прибыла принцесса Іоанна-Елизавета Ангальтъ-Цербстъ, съ дочерью Софіей-Фредерикой. Прибытіе ихъ ко двору прусскому обусловливалось необходимостью испросить денегъ, а равно и совтовъ короля предъ роковымъ шагомъ, дальнимъ путемъ въ Россію, гд красавица дочь должна была сдлаться супругой наслдника русскаго престола.

Великій монархъ, проницательный и тонкій политикъ и мудрый правитель, самъ почти придумалъ это сватовство. На свт издавна на всякаго мудреца довольно простоты и прусскій король не могъ предвидть, чмъ станетъ со временемъ для него, для Россіи, для Еввопы, для міра, эта покровительствуемая имъ двушка, эта идеально красивая, умненькая, съ быстрымъ и огненнымъ взоромъ, но еще съ дтскимъ личикомъ, 16-ти-лтняя принцесса Софія-Августа-Фредерика.