Петербургское действо

— Ну что теперь, не чаешь быть на полу?

— Зачмъ, ваше величество. Моя пара своихъ природныхъ сивокъ 50 лтъ служитъ, да еще не кормя! отвчалъ однажды Квасовъ довольно развязно.

— Какъ не кормя. Самъ же ты шь!? разсмялся Петръ.

— Такъ и мъ не для ногъ. A коли они чмъ и пользуются — такъ Богъ съ ними! шутилъ Квасовъ.

Теперь, въ пхотномъ строю Квасовъ избгалъ всячески попасть на лошадь. За то былъ онъ и ходокъ первой руки и ему случалось ходить въ Тосну пшкомъ, гд жила его одна его пріятельница простая баба.

Акимъ Акимычъ Квасовъ былъ извстенъ не одному государю, а чуть не всей столиц отчасти своей грубоватой прямотой рчи, переходившей иногда чрезъ границы приличій, а отчасти и своимъ диковиннымъ нравомъ.

Объ себ Квасовъ съ самыхъ дней переворота былъ уже высокаго мннія, но не потому, чтобъ попалъ изъ сдаточныхъ въ дворяне. На счетъ дворянства у Акима Акимыча такъ и осталось убжденіе, вынесенное изъ барской бани.

— Вотъ и я важная птица нын, говорилъ онъ. A нешто я вылинялъ, перо то все то же, что у Акишки на сел было, когда сдали! И Акимъ Акимычъ прибавлялъ шутя:

— Мн сказывалъ одинъ книжный человкъ, когда я былъ походомъ подъ Новгородомъ. Что Адамъ съ Евой не были столбовыми дворянами, а оное также какъ вотъ и мною службой пріобртено было уже Ноемъ. Сей Ной именовался патріархомъ, что значило въ т поры, не то, что въ наши времена, а значило оно вельможа иль сановитый мужъ. Ну-съ, а холопы иль хамы пошли, стало быть, отъ Ноева сына Хама. Такъ-ли-съ.

— Такъ. Истинно! долженъ былъ отвчать собесдникъ.

— Ну-съ, а позвольте же теперь вамъ напомнить, что такъ какъ сей вышерченный Хамъ былъ по отцу благороднаго происхожденія, то почему дтямъ его въ семъ благородств отказано. Вдь Хамовы-то дти т же внуки и правнуки вельможи. Вотъ и развяжите это!

Къ этому Квасовъ въ минуты откровенности прибавлялъ:

— Эка невидаль, что въ баре я попалъ. Мн за оное гренадерское дйство — княземъ мало быть! Вдь я головой-то былъ — а мои товарищи хвостомъ были.

Дйствительно, когда царевна Елизавета Петровна пріхала и вошла въ казармы въ сопровожденіи Лестока и сказала нсколько извстныхъ въ исторіи словъ, то бывшій за капрала Акимъ Квасовъ первый смло шагнулъ впередъ и молвилъ:

— Куда изволишь, родная, туда за тебя и пойдемъ, чего тутъ калякать, да время терять. Эй, ребята! Ну! Чего глаза выпучили. Разбирай ружья… Нутко, куда, родимая, прикажешь идти?..

Выслушавъ объясненія и приказанія Лестока, котораго, конечно, не разъ видалъ Квасовъ и прежде, дльный и удалый воинъ, неизвстно какъ, почти самовольно, принялъ начальство, надъ полсотней товарищей и первый шагнулъ изъ казармъ весело приговаривая:

— A нукося, братцы. Посмотримъ! Нмцу калачика загнуть — что будетъ?..

— Будетъ за утрова по ведру на брата! бодро и весело воскликнулъ въ отвтъ одинъ гренадеръ.

Квасовъ былъ тоже одинъ изъ первыхъ, вошедшихъ во дворецъ правительницы… въ слдъ за Елизаветой. Дйствуя въ эту незапамятную ночь, Квасовъ почти непомышлялъ о важности своей роли и своихъ дйствій. Только посл, много времени спустя, когда онъ уже былъ дворянинъ и офицеръ лейбъ-кампаніи, онъ отчасти уразумлъ значеніе своего подвига 25 ноября. Выучившись самоучкой читать и писать, онъ постепенно замтно развился, бросилъ прежнюю страсть съ вину и сталъ ничмъ не хуже старыхъ столбовыхъ дворянъ. Въ это время, т. е. лтъ десять спустя посл переворота 1741 года, кто-то, конечно, не добрый человкъ, разъяснилъ ему, что его заслуги недостаточно вознаграждены государыней. Квасовъ поврилъ и сталъ немного сумраченъ. Въ это же время будто срывая досаду пріобрлъ онъ привычку выговаривать всмъ то, что думалъ, все что было у него на ум на счетъ каждаго. Скоро къ этому привыкли и только избгали попасть въ Квасову на отповдь. Скрытое и никому невдомое чувство часто говорило въ Квасов: Ты правительницу-то, тетку Лепольдовну изъ дворца тащилъ и царевн престолъ, выходитъ доставилъ. Коли Квасовъ не графъ Квасовъ — такъ потому, что не озорникъ, не лзъ въ глаза, да и хохлы Разумовскіе затснили.

Дйствительно, у честнаго и добраго Акима Акимыча былъ конекъ, или, какъ говорилось, захлестка въ голов. Онъ былъ глубоко убжденъ, что государыня Елизавета Петровна его особенно замтила во время дйства и своего восшествія на престолъ и хотла сдлать его генераломъ и сенаторомъ, приблизить къ себ не хуже Алекся Разумовскаго, но враги всячески оболгали его и затерли, чтобы скрыть и оттснить отъ государыни.

Теперь холостяку было за 50 лтъ. Какъ человкъ онъ былъ добръ, мягокъ, сердеченъ, но все это пряталось за грубоватостью его. Будучи уже дворяниномъ, Квасовъ выписалъ къ себ съ родины брата, опредлилъ въ полкъ, вывелъ тоже въ офицеры и женилъ. Но вскор братъ этотъ умеръ. Какъ офицеръ и начальникъ — Акимъ Акимычъ былъ „нашъ лшій“. Такъ прозвали его солдаты гренадерской роты.