Петербургское действо

— Извольте…. Вчера въ театр она хохотала каждый разъ, какъ вы играли соло… Я, невольно глядя на нее, пожала плечомъ… Она такъ взглянула на меня, съ такимъ презрньемъ что я хотла выйдти изъ ложи и уйдти къ себ. И если я осталась, то только потому, что мн хотлось дослушать ваше соло на скрипк.

Государь-артистъ слегка покраснлъ.

Говоря это, Маргарита думала:

«Какъ я скоро выучилась великолпно лгать.»

— Но вдь я вамъ общалъ, слово далъ и исполню его, сегодня-же! При васъ ее возьмутъ и прямо изъ Гастилицы повезутъ въ Петербургъ. A затмъ или на Смольный дворъ или, можетъ быть, прямо въ Шлиссельбургъ.

— Сдлайте это, ваше величество, и тогда я поврю. И тогда и Разумовеніе, и другіе не посмютъ меня не приглашать. Я знаю, что я не особенно знатнаго происхожденія, и графиня только по мужу. Но что-же такое — Разумовскіе? Простые козацкіе пастухи!

Государь стоялъ почти печальный, Маргарита хотла испортить ему весь день.

— Такъ не подете? выговорилъ онъ.

— Не поду, не поду и не поду… воскликнула Маргарита горячо. — Мое положеніе настолько тяжело при встрчахъ съ ней, что если-бы я знала наврное, что вы способны не исполнить слова, даннаго мн сегодня, т. е. вчера… нтъ т. е. сегодня….

И Маргарита улыбнулась….

— Если бы я знала наврное, что вы изъ Гастилицы не отдадите приказа ее арестовать, то я бы сейчасъ же покинула Ораніенбаумъ, а, можетъ быть, и Россію.

— Ну, этого не будетъ! воскликнулъ государь. — Вотъ увидите. Я ей задамъ!

Черезъ нсколько часовъ, въ пышной резиденцій графа Разумовскаго, гд было мало приглашенныхъ, но была государыня, разыгралась тяжелая, многимъ памятная сцена. Но эта сцена между мужемъ и женой, между императоромъ и императрицей — была послдняя. Съ этой минуты они уже никогда не видались. Государь, въ припадк гнва, передалъ все, что зналъ черезъ доносы и объявилъ, что покуда они въ Гастилиц, правитель длъ общества заговорщиковъ уже, вроятно, арестованъ, а вслдъ за нимъ и многіе другіе.

И Петръ едоровичъ приказалъ государын быть готовой, чтобы въ тотъ же вечеръ или на утро быть отвезенной въ крпость или монастырь.

— Еще я этого не ршилъ! воскликнулъ онъ.

Въ тотъ же вечеръ государыня, вернувшись къ себ въ Петергофъ, замтила, что она уже почти подъ арестомъ, что число часовыхъ вкругъ дворца и въ парк увеличено, а двое кирасиръ поставлены у самаго маленькаго зданія Монплезира, въ которомъ она жила. Не смотря на усталость, она не легла спать, а только перемнила платье и сла за письмо къ Григорію Орлову, въ которомъ писала о сцен, разыгравшейся въ Гастилиц. Письмо кончалось словами:

«Или все кончено, или все начинается! Подумайте, ршите! Если вы отвчаете, какъ говорили на дняхъ, за пятьдесятъ человкъ офицеровъ, и за десять тысячъ рядовыхъ разныхъ полковъ, какъ за самого себя, то я бы могла сказать: все начинается! Если же вы введены въ обманъ, то все кончено».

Въ это же самое время государь, вернувшись въ Ораніенбаумъ, разсказывалъ Маргарит все, случившееся въ Гастилиц.

— Довольны вы? прибавилъ онъ.

— Чему-жъ? ваше величество!

— Какъ чему?

— Вы ничего не сдлали! Вы только побранились съ ней, надлали много угрозъ, наговорили много непріятныхъ вещей и горькихъ истинъ, но въ сущности ничего не сдлали! Она не арестована и не свезена никуда! Впрочемъ, я такъ и думала. Вы человкъ слишкомъ добрый и поэтому не способный сдлать даже то, что есть государственная необходимость. Вы общаете, а потомъ…

Маргарита не договорила, потому что государь вспыхнулъ и, наступая на нее, крикнулъ во все горло:

— Какъ вы смете это говорить?

Маргарита мгновенно смутилась, это была первая вспышка гнва государя на нее.

— Простите меня, залепетала она, предполагая, что государь оскорбился.

— Ну, такъ завтра же, ранехонько утромъ, мы цлой компаніей подемъ въ Петергофъ и сами арестуемъ ее. Если желаете, вы сами прикажете офицерамъ посадить ее въ бричку и вести на Смольный дворъ. A черезъ недлю мы, пожалуй, сдлаемъ une partie de plaisir на ея постриженіе. Еслм я этого не сдлаю завтра, то даю вамъ право назвать меня нечестнымъ человкомъ и немедленно покинуть Ораніенбаумъ.

Государь, уставшій отъ перездовъ въ Гастилицу и обратно, отъ цлаго дня волненій и вспышекъ гнва, ушелъ въ себ и скоро спалъ крпкимъ сномъ.

Маргарит, взволнованной до крайности, напротивъ, не спалось. Она сла къ открытому окну.

Дивная, теплая іюньская ночь, синее небо, все усянное звздами, теплый втерокъ, проносившійся съ моря и шумвшій предъ окнами темными втвями деревьевъ, тишина, наступившая во всемъ дворц,- все это поманило Маргариту вонъ изъ горницы. Тревога на душ, но счастливая, сладкая, радостная, не позволяла ей остаться въ четырехъ стнахъ маленькой горницы.

Она накинула на себя большой пунцовый шелковый платокъ и тихо прошла нсколько горницъ, гд было свтло, какъ днемъ, отъ звзднаго неба, глядвшаго во вс окна, но гд все спало крпкимъ сномъ; Маргарита вышла на большую террасу, откуда сразу открылось передъ ней огромное пространство, покрытое и окаймленное синимъ сводомъ неба, усяннымъ миріадами звздъ. Вдали тихо, будто ласково ворчало море.

Маргарита оглянулась, прислушалась и задумалась.