Петербургское действо

— Извольте! Это Степанъ Васильевичъ сдлаетъ съ особеннымъ удовольствіемъ. Онъ тоже картежникъ и тоже выпить любитъ; а у Орловыхъ безпробудное пьянство и карты. Такъ вотъ, обернулся государь въ Перфильеву:- сначала сдлай глупое дло, а потомъ ступай къ Орловымъ и сдлай умное, награди себя за порученіе. Можешь оставаться у нихъ хоть цлыхъ трое сутокъ. Играй въ карты и пей.

— Ваше величество, отозвался Перфильевъ, — и то, и другое я исполню съ особеннымъ удовольствіемъ и усердіемъ, въ особенности второе порученіе, такъ какъ я уже нсколько дней какъ имю свднія, что къ Орловымъ стоитъ приставить кого-нибудь для надзора. Но, признаюсь откровенно, побоялся доложить объ этомъ вашему величеству, такъ какъ его высочество принцъ Жоржъ предупредилъ меня, что я могу этимъ предложеніемъ навлечь на себя гнвъ вашего величества.

— Ну, здравствуйте! И этотъ тоже въ доносчики ползъ… Фу, Господи! Ну, вотъ и отлично, стало быть, долженъ быть доволенъ. Ступай! выговорилъ Петръ едоровичъ и, чтобы скоре отвязаться отъ Перфильева и Маргариты и вернуться къ нотамъ и скрипк, онъ прибавилъ:

— Графиня! Уведите его къ себ и разскажите… объясните… все, что хотите!

XXXV

Вечеромъ 26 числа Ораніенбаумскій театръ былъ полонъ приглашенными.

Государь, дйствительно, слъ въ оркестръ, игралъ мало затверженную партитуру и усердно сбивалъ съ толку всхъ музыкантовъ.

Представленіе раздлялось на дв части, — на серьезную и веселую.

Публика тоже мало интересовалась пьесами, которыя повторялись за послднее время часто. Многіе знали ихъ наизусть, видвши сотни разъ еще при Елизавет Петровн. Публику интересовало гораздо больше другое обстоятельство.

Въ театр въ двухъ ложахъ направо и налво отъ публики, другъ противъ друга, будто умышленно, занимая два крайніе номера, сидли дв женщины, на которыхъ постоянно, при малйшемъ ихъ движеніи, обращалось всеобщее вниманіе.

Налво сидла въ эффектномъ оранжевомъ костюм, отдланномъ чернымъ бархатомъ и вышитомъ серебромъ по черному, какъ всегда красивая, но нсколько неспокойная, тревожная, нервно настроенная, графиня Скабронская. Она вовсе не смотрла на сцену и, не переставая, шепталась съ прусскимъ посломъ, котораго вызвала изъ города и назначила свиданіе въ театр. Гольцъ былъ тоже видимо неспокоенъ. Не смотря на то, что публика не спускала съ нихъ глазъ, они не переставали шептаться.

Предметъ ихъ бесды, очевидно, былъ не простой, а крайне важный. Покинутъ театръ и поговорить наедин они боялись, такъ какъ Петръ едоровичъ могъ бы принять ихъ отсутствіе на свой счетъ, приписать своей дурной игр на скрипк. Приходилось говоритъ въ театр и при тысяч нескромныхъ глазъ.

Направо, прямо противъ ихъ ложи, сидла другая красавица, которая не уступала красотою Маргарит. Одежда ея траурная, черная съ головы до ногъ, рзко бросалась въ глаза среди пестрыхъ, разноцвтныхъ костюмовъ всхъ дамъ. Лицо ея было не только сумрачно, но даже печально. Она не смотрла на сцену, но и не шепталась ни съ кмъ, а, опустивъ глаза и глубоко задумавшись, сидла неподвижно. За нею въ глубин ложи сидла фрейлина и какой-то придворный. Это была императрица, которой приказали пріхать изъ Петергофа и присутствовать на спектакл. Это было сдлано ей на смхъ.

Наканун Петръ едоровичъ узналъ отъ Гудовича, что жена говорила кому-то и радовалась, что ее не приглашаютъ на увеселенія и празднества Ораніенбаума.

— Ну, такъ я заставлю ее пріхать! воскликнулъ онъ.

И въ этотъ вечеръ государыня явилась въ театръ, но ршилась протестовать, хотя бы своимъ чернымъ траурнымъ платьемъ, съ котораго только ради приличія сняла плерезы.

Нсколько разъ во время спектакля государыня и Маргарита обмнивались странными взглядами. Маргарита, глядя на нее, думала:

«Знаешь-ли ты, что не нынче-завтра я буду просить арестовать тебя, сослать въ монастырь и постричь. A эта просьба моя будетъ исполнена охотно. И тогда, знаешь-ли ты, кто можетъ вскор занять твое мсто?»

И эти мысли заставили сердце Маргариты замирать какъ-то особенно. Ничего подобнаго она не чувствовала никогда за всю свою жизнь.

Императрица, съ своей стороны, взглядывала спокойнымъ взоромъ, будто мряя эту авантюристку, явившуюся въ Петербургъ Богъ всть откуда, прикрываясь именемъ глупаго полурусскаго вельможи.

Государыня знала отлично, что эта красавица — не глупая Воронцова и вообще не изъ тхъ безграмотныхъ и глупыхъ женщинъ, которыми такъ много и часто на ея глазахъ увлекался государь. Государыня смотрла на Маргариту и думала: