Петербургское действо

— Вотъ это что, Дмитрій Дмитричъ, — тихо, почти шепотомъ заговорила Василекъ, слегка нагибаясь къ нему черезъ столъ и безсознательно разглаживая руками свернутое аккуратно чайное полотенце. — Они вс говорятъ, что мы все одно, что татары какіе или мордва. Они, видите-ли, ученые люди; и англичане и французы тоже у нихъ ученые и имъ — свой братъ. A мы, русскіе, совсмъ не люди для нихъ, а такъ татарва какая-то. И не только смются они надъ нашимъ русскимъ языкомъ, а и надъ врой нашей насмхаются, это я вамъ врно сказываю.

— Да, а небось лзутъ къ намъ, — чужую и ходячую фразу отвтилъ Шепелевъ. — Кто ихъ зоветъ, сами лзутъ. Дома-то у нихъ земли мало, хлба совсмъ нтъ; они изъ соломы да изъ отрубей хлбъ пекутъ себ. Вотъ дядя Акимъ Акимычъ сказываетъ, что процарствуй еще годковъ десять Лизавета Петровна, нмцевъ совсмъ-бы вывели и искоренили; а теперь пошло опять у насъ на старый ладъ. Не нынче-завтра закомандуетъ опять и Биронъ-кровопійца.

— Что вы, какъ можно! Государь никакъ не допуститъ его къ управленію. Онъ его такъ только выписываетъ изъ ссылки, чтобы Курляндію ему опять предоставить. За него вашъ же принцъ Жоржъ очень хлопочетъ. Мн братецъ говорилъ.

— Нтъ, княжна, посмотрите, опять Биронъ властвовать будетъ. И экая обида, что не поколлъ онъ тамъ въ ссылк!

Василекъ сдлала сильное движеніе рукой и осмотрлась въ горниц.

— Что вы это, Дмитрій Дмитричъ! Вы не очень такъ говорите, избави Богъ! Вы вдь вотъ недавно пріхали изъ деревни, не знаете, что въ Питер можетъ случиться. Вы будьте осторожне, а особенно на словахъ будьте осторожны, — какъ разъ попадетесь. Я вотъ знаю, что бывало въ столиц: за всякія пустыя рчи инымъ вырзывали языкъ, клеймили, на каторгу ссылали, въ Сибирь…. Помилуй Богъ! подслушаетъ кто и донесетъ!

И при этой мысли, что какое-нибудь подобное несчастіе можетъ случиться съ молодымъ человкомъ, блдное лицо княжны побагровло. Шепелевъ, смотрвшій въ эту минуту на нее, невольно подумалъ:

— Вдь вотъ ты добрая, сердечная, а ужь какъ ты дурна-то!

И онъ сталъ отчасти безсознательно разглядывать лицо княжны и мысленно повторялъ:

— Да! Ужь какъ дурна-то!

Женщина тотчасъ сказалась въ некокетливой двушк. Она сразу почувствовала и поняла и взглядъ молодого человка, и мысль его. Василекъ опустила глаза на блую скатерть, подавила въ себ глубокій вздохъ и сердце ея, какъ всегда, тихонько, но больно сжалось. Она предпочитала, чтобъ ей говорили объ ея лиц, ея прошлой болзни, тогда она могла похвастать — это единственно, чмъ она хвастала — своей прежней красотой и могла отнестись къ этому, Какъ Божьему наказанію, велнью судьбы. Но когда кто-нибудь молча засматривался на нее и ничего не говорилъ, не спрашивалъ, княжн становилось особенно тяжело. Что касается до этого молодого человка, съ которымъ она такъ недавно познакомилась, котораго считала полу-родней и быстро полюбила, то его внимательный взглядъ на лицо ея всегда поднималъ у ней на сердц особенно тяжелое и горькое чувство.

Уже раза два или три случилось, что онъ всматривался въ нее такъ пристально и всегда посл бесды вдвоемъ. Какъ будто ему пришлось увлечься въ этой бесд и вдругъ отрезвиться, вспомнить, что она такъ дурна и пожалть о нсколькихъ минутахъ ласковости и вниманія къ ней. Шепелевъ вдобавокъ ни разу не спросилъ ни у нея, ни у тетки, ни у невсты, когда и какъ княжна Василекъ подурнла такъ страшно. Лицо ея само за себя объясняло все, а когда могло случиться это несчастье съ двушкой, было Шепелеву совершенно безразлично.

Василекъ поспшно встала, приказала убирать чай и вышла изъ комнаты, будто бы распорядиться по хозяйству.

Шепелевъ прошелъ къ печк и прижался къ ней спиной, не смотря на то, что она была страшно раскалена.

— Что, зазябъ, что-ли? — выговорила Пелагея Михайловна.

— Нтъ, здсь тепло, а мн на дорогу надо разогрться, идти пора.

— Да, ступай, дло позднее, ночное. A Настеньки и не жди, Богъ всть, когда прідетъ; съ братцемъ въ гости ухала. Ишь нын времена какія пришли! Прежде великимъ-то постомъ изъ церкви не выходили, да постились-то душой и сердцемъ, а не животомъ. A у васъ теперь какой постъ? дите только постное, а на ум-то масляница. Я, голубчикъ, тоже не изъ какихъ богоугодницъ, тоже гршная. Но, вдь у васъ-то подобія никакого не осталось, — зври, а не человки. Да, впрочемъ, что же я къ теб-то привязалась, ты вдь не питерскій. Ты малый — ничего, я тебя люблю, только молодъ ты очень, да и чина никакого нтъ. Когда еще ты въ офицеры-то выйдешь? Поди, лтъ черезъ восемь. Тогда Настенька совсмъ и старухой будетъ. Да! Ужь объ этомъ дл, скажу я теб,- не знаю, какъ и ума приложить къ нему.

Шепелевъ всегда, когда Пелагея Михайловна начинала разговаривать объ его предполагаемой женитьб, молчалъ, какъ убитый, и это молчаніе краснорчиво говорило опекунш, что и по его мннію свадьб этой врядъ-ли состояться.

Пелагея Михайловна разъ по десяти на день повторяла сама себ все то же разсужденіе: