Петербургское действо

— Родяся во дни великаго Петра, друже мой, — горько помирать будетъ во дни махонькаго! шепнулъ графъ, озираясь кругомъ себя.

Однако, на другой же день графъ прямо отправился въ ceнатъ и внесъ предложеніе: монарху начинающему свое царствованіе столь великими щедротами, "какъ вольность дворянская" и уничтоженіе "слова и дла", подобаетъ немедленно воздвигнуть въ столиц золотую статую!

Единогласно и громогласно присоединяясь къ предложенію товарища — господа сенаторы подумывали про себя:

— Заладила Маланья! Хоть бы новенькое что надумалъ!

Глбовъ повергъ къ стопамъ Монарха ршеніе сенаторовъ. Юный государь отказался тоже отъ предложенія статуи и отвчалъ:

— Лучше золоту дать боле полезное назначеніе. Я самъ моими дяніями воздвигну себ нетлнный памятникъ въ сердцахъ подданныхъ!…

XXIII

Помимо внука посл старшаго брата графа Степана, у Іоанна Іоанновича теперь не было никакой родни и когда напрашивался кой-кто къ нему въ родню, то онъ говорилъ прямо:

— Я твой финтъ смкаю, голубчикъ. У тебя съ моими помстьями да угодьями родство отыскалось….

Женатъ графъ не былъ ни разу и дтей боковыхъ никогда тоже не имлъ. Схоронивъ многихъ "вольныхъ женокъ" и будучи еще пятидесяти лтъ, сталъ онъ жаловаться, что "слабая баба родиться начала на Руси* и ршилъ, наконецъ, сочетаться законнымъ бракомъ, но не на сдобной какой двк, а на такой, которая бы "крпка" была и духомъ, и тломъ. Много стали сватать невстъ именитому и еще бодрому богачу-вельмож, но онъ былъ разборчивъ и все искалъ и выбиралъ, — выбиралъ и колебался.

"Все сдобны, а не крпки"!

Наконецъ, однажды, будучи въ Новгород проздомъ въ жалованное имніе, увидлъ онъ въ собор одну двицу, усердно молившуюся за обдней и подумалъ было, что вдругъ негаданно нашелъ воплощеніе своей мечты. Молившаяся была такъ велика и дородна, и румяна, и здоровенна, что, стоя предъ царскими вратами, совершенно заслоняла собой дьякона на амвон.

Графъ, посл обдни, подошелъ къ старушк, стоявшей около двицы, и познакомился съ ней. Об оказались новгородскія дворянки, не богатыя, однако родовитыя…. Но заговоривъ съ "крпкой двицей", которая общала по виду не умереть такъ же легко, какъ умирали его вольныя женки, графъ Іоаннъ Іоанновичъ узналъ, что мечты его разбились въ прахъ…. Двица оказалась страдающею "отъ глаза" съ самаго дтства, почти съ колыбели, Ее сглазили маленькою лихіе люди.

На вопросы графа объ двиц, старушка, оказавшаяся ея теткой, охотно отвчала подробно:

— Она у насъ сглажена, ваше сіятельство. Не говоритъ ничего.

— Да хоть малость-то самую? спросилъ графъ, думая про себя: "И доброе дло. Болтушкой не будетъ".

— Ни-ни, государь мой, ниже сть и пить попросить не уметъ. Мычитъ или пальцами кажетъ. Нмая.

"Это бы еще не бда! сообразилъ про себя графъ, любуясь румяной великаншей. — Что нужно — пойметъ."

— И не слышитъ тоже ничего! продолжала тетка, соболзнуя.

— И глухая! воскликнулъ графъ.

— Глухая, государь мой.

— Да хоть малость-то самую слышитъ! умолялъ уже почти графъ Іоаннъ Іоанновичъ.

— Ни тоись, ни сориночки не слышитъ! Хоть въ ухо ее тресни, не услышитъ…

Графъ вздохнулъ и развелъ руками.

"Не судьба"! подумалъ онъ досадливо. Нмую да глухую сдлать графиней Скабронской — казалось ему срамнымъ дломъ. Будь она богатющая и сановитая двица — а онъ мелкота, однодворецъ какой — тогда бы можно еще. И людямъ было бы не смшно и не зазорно, а такъ, въ его положеніи — дло выходило не покладное.

— A какъ звать?

— Агафья, по отечеству Семеновна.

— Агафья Семеновна. Да. Обида! повторялъ про себя графъ, глядя въ румяное и пухлое лице двицы. И сдобна, и крпка была двица, чего больше. Показалась она графу малость дурковата, но за то лице все такое блое и алое, здоровое да веселое…. Стоитъ она, глядитъ на него, да смется. Малость пучеглаза — да это не лихъ. Малость какъ будто ротозя — да это бы тоже не лихъ. Лтомъ мухи въ ротъ залзутъ — да это что-жъ!… Развелъ Іоаннъ Іоанновичъ руками, поклонился обимъ и вышелъ изъ собора съ досадой на сердц. Не будь двица глухонмая, то чрезъ мсяцъ была бы его законная жена. Съ той поры, вернувшись въ Петербургъ, Іоаннъ Іоанновичъ и смотрины невстъ бросилъ. Посл новгородской двицы, вс петербургскія казались ему и тощи, и жидки, и худотльны, и поджары и вс, какъ сказывается: макарьевскаго пригона!

— Обойдусь и безъ супруги, коли Богъ не веллъ найти подходящую. A жениться на хворобной какой, чтобъ умерла — не стоитъ того.

За это время въ жизни графа былъ только одинъ, какъ увидимъ дале. крупный, любопытный случай: появленье изъ Франціи родного внука парижанина. Раздлавшись съ этимъ внукомъ и единственнымъ законнымъ наслдникомъ и въ то же время бросивъ совсмъ мысль о женитьб, графъ позвалъ своего перваго дворецкаго Масея и любимаго человка Жука (какъ было его имя при святомъ крещеніи — никто не зналъ), веллъ имъ созвать всю дворню, начиная отъ повара и поварихъ и кончая послднимъ "побгушкой" Афонкой, которому было четырнадцать лтъ.

Около сотни дворовыхъ собрались въ залу и стали рядами по стнамъ, пуча глаза на барина и не зная драть ли ихъ согнали, или обдариватъ.