Петербургское действо

Графу пожелалось еще въ незапамятныя времена я онъ добился, чтобы вс звали его не иначе какъ Іоаннъ Іоанновичъ. Подъ этимъ именемъ вс и знали старика. И человческій слухъ на столько рабъ привычки, что еслибъ кому-нибудь изъ обширнаго круга знакомыхъ Скабронскаго назвали графа Ивана Иваныча, то врядъ ли кто либо по этому имени догадался и понялъ о комъ идетъ рчь. Да всякому было бы теперь даже и странно выговорить: графъ Иванъ Иванычъ Скабронскій. Старикъ вельможа такъ объяснялъ свою прихоть:

— Святаго такого чтобъ Иваномъ звали и въ святцахъ нтъ! Есть Іоаннъ! Холопъ можетъ быть Иваномъ. Ивашкой, Ванюшкой, а дворянину кличкой зваться не приличествуетъ. Эдакъ, пожалуй, иного назовутъ и Вашюшкой Ванюшковичемъ! A коли есть дворяне, кои позволяютъ, какъ вотъ Неплюевъ, сенаторъ, звать себя Иваномъ Иванычемъ, такъ вольному воля, спасенному рай. Я имъ не указъ и они мн не примръ.

Графу Іоанну Іоанновичу было, по собственному признанію, лтъ 70, на видъ же гораздо мене; а въ дйствительности онъ родился въ годъ смерти царя еодора Алексевича и, слдовательно, ему было теперь около 80 лтъ. Года эти положительно невозможно было дать графу по бодрому и молодцоватому его виду.

Графъ Скабронскій былъ высокій и сухой старикъ, державшійся прямо и какъ-то, надменно, съ крпкими руками и ногами, съ блымъ лицемъ, почти безъ морщинъ. Не даромъ, видно, съ 20-ти-лтняго возраста обтирался онъ ежедневно льдомъ съ головы до пятъ и лъ по утру ячменную кашу, по прозвищу "долговчная", а вечеромъ простоквашу, которую запивалъ большимъ ковшомъ браги, и, чуть-чуть во хмлю отъ нея, шелъ онъ опочивать веселый, бодрый и ласковый съ холопями, а особенно ласковый съ той; которую называлъ "лебедь блая".

У графа Іоанна Іоанновича не было родственниковъ, за исключеніемъ одного внука, полу-родственника. Отца и мать онъ потерялъ еще въ юности и хорошенько не помнилъ, когда именно это случилось; но это и не могло быть интересно.

Когда государь Петръ, посл неудачнаго приступа въ Азову, строилъ суда на рк Воронеж, то въ числ пригнанныхъ на работы мастеровыхъ находились два брата Скабродскихъ, оба подмастерья столяры, родомъ изъ города Романева; Старшему, Стеньк, было 16 лтъ, второму, Ваньк, 13 лтъ. Оба парня оказались въ строеніи искусне многихъ взрослыхъ и мастеровъ. Старшій сдлался близкимъ лицемъ Петра Алексевича и не отлучался отъ него до самой смерти своей. За годъ до кончины Великаго, благодаря брату Степану, любимцу государя, и Иванъ Скабронскій сталъ дворяниномъ и графомъ и долго пережилъ его. A благодаря тому, что держался всегда въ сторон отъ всхъ партій столицы и двора, прожилъ счастливо въ Петербург три четверти столтія. На его глазахъ смнялись государи и государыни, нмцы и русскіе, фавориты и временщики — одни возвышались, другіе падали и узжали въ ссылку, одни вымирали, другіе нарождались… A онъ сидлъ и сидлъ въ Петербург, на Васильевскомъ остров, на набережной Невы, въ своемъ дом и спокойно взиралъ на круговоротъ, совершавшійся около него и на его глазахъ. Судьба другахъ лицъ его научала и воспитывала и онъ пользовался тми уроками, какіе судьба давала Меншиковымъ, Волынскимъ, Минихамъ, Биронамъ, Бестужевымъ.

— Чмъ выше влзешь, тмъ больне свалишься! думалъ и говорилъ Іоаннъ Іоанновичъ.

Не только люди, а даже домъ, находившійся рядомъ съ его домомъ, былъ игрушкой судьбы, а для него образчикомъ времени и назидательнымъ примромъ.

Домъ этотъ, великолпный и богатый, на его глазахъ переходилъ изъ рукъ въ руки — дарился, конфисковался, передавался, опять отбирался. Иногда онъ долго стоялъ пустой и ничей, не принадлежа никому, такъ какъ хозяинъ былъ въ свой чередъ въ ссылк въ Пелым или въ Березов, а новый, фаворитъ или временщикъ, еще хлопоталъ только о пріобртеніи конфискованнаго. Домъ этотъ, будучи, наконецъ, конфискованъ у сосланнаго Миниха, обратился въ больницу.

— Слава теб Господи! сказалъ графъ, узнавъ объ этомъ. — Авось ныншняго моего сосда никуда не сошлютъ. Хоть и не веселъ этотъ сосдъ, да все лучше, чмъ нмецъ какой, съ которымъ изъ-за одного сосдства Какъ разъ тоже угодишь на Блое море.

Графъ, бывшій на служб всю жизнь "по долгу дворянскому", ничмъ не заявилъ себя ни при воинскихъ, ни при статскихъ длахъ, но былъ по-очереди хорошъ со всми временщиками и хорошо принятъ ко всмъ очереднымъ дворамъ.

И такъ прожилъ онъ до седьмого царствованія.

У графа не было ни одного врага во всю его жизнь, но за то въ восемьдесятъ лтъ отъ роду онъ не имлъ, да и припомнить не могъ въ прошломъ ни одного истиннаго друга.

Онъ былъ мастеръ водить хлбъ-соль со всякимъ и быть вчно въ доброй пріязни со всми, держась и не очень далеко, и не очень близко. Когда же обстоятельства побуждали высказаться, то онъ предпочиталъ зассть дома и слечь въ постель, сказываясь хворымъ. Приказавъ запереть ворота, онъ боллъ покуда событіе совершалось… боллъ, какъ говорили: "лихорадкой въ пяткахъ".