Петербургское действо

Когда Григорій Орловъ вышелъ на улицу, появившіеся по очереди изъ засады гости все таки нашли князя въ нкоторомъ смущеніи, онъ думалъ: ну, а если Котцау заупрямится? Придется платить?!

Первый появился изъ сосдней горницы, куда дверь была пріотворена, еврей Лейба. Это былъ сухопарый, на кривыхъ ногахъ, съ рзкими чертами лица, сынъ Израиля; жидъ съ головы до пятъ, но еще молодой и даже, пожалуй, красивый; онъ сталъ и впился въ князя безпокойными глазами. Новый долгъ и новая уплата князя должна была боле всего потревожить Лейбу. И такъ ужь много денегъ пропадало за Тюфякинымъ, а теперь, очевидно, онъ будетъ просить опять новаго займа.

— Ну что, Іуда, слышалъ? выговорилъ грубо князь.

— Все слышалъ, отозвался Лейба. — И какъ зе не слышать! Но… и онъ растопырилъ руками въ воздух, какъ бы заране заявляя, что въ данномъ случа, что касается до него, онъ ничего сдлать не можетъ.

— Ну, ты казанскую сироту не изображай! Нужно будетъ — такъ тебя же за бока! гнвно выговорилъ Тюфякинъ. — Самъ слышалъ. Что жъ я вру, что ли? Понялъ ты? Нужно коли платить, такъ кто же доставать будетъ, коли не ты!… Нечего разводить руками.

Княжна Настя, услыхавшая изъ другой дальней комнаты голоса Лейбы и Глба, догадалась, что офицеръ Орловъ ухалъ и вышла тоже.

— Что такое? Зачмъ онъ прізжалъ? спросила она выходя.

Тюфякинъ объяснился.

— Такъ позжай къ Котцау сейчасъ же, уговори его. Гд-жъ такія деньги достать! И сколько ихъ?

— И не помню! злобно выговорилъ князь Тюфякинъ. — Чортъ ихъ упомнитъ! Триста ли червонцевъ, пятьсотъ ли, я почемъ знаю! И проигралъ-то въ пьяномъ вид, сто лтъ тому назадъ.

— Такъ ступай скоре въ Рамбовъ. A тамъ и Елизавету Романовну попроси… Или пускай простятъ, или пускай прикажутъ скоре ихъ засадить и выслать. Хоть бы нын вечеромъ. Приказать засадить не долго! выговорила княжна быстро и горячо.

— Зачмъ же это я буду просить засадить? Мн какое дло? угрюмо отозвался Тюфякинъ.

— Ахъ, Господи! Да вдь изъ острога онъ тебя не достанетъ, будетъ черезъ пріятелей денегъ просить, а самъ-то вдь на запор будетъ. Драться-то вдь ужь нельзя ему будетъ….

Князь поднялъ голову, посмотрлъ на сестру и вдругъ вскочилъ со своего мста.

— Ахъ, Настенька! Умница! Соломонъ, ей-Богу! Слышь ты, Іуда, вашъ только царь Соломонъ эдакъ-то вотъ разсуждалъ.

Князь разцловалъ сестру, повеселлъ и воскликнулъ:

— Такъ! Истинно! Врно! Ловко! Зеръ гутъ! Или прощенье полное, или чтобы тотчасъ на цпь и въ Блозерскъ!! ду въ Котцау, а отъ него къ «Романовн» нашей!

Но прежде, чмъ отправляться по дламъ, князь долженъ былъ отвезти сестру домой.

Настя, вернувшись къ себ, самоувренно и спокойно разсказала тетк и сестр подробности своихъ визитовъ по городу, кого она видла и что говорила и что слышала. Все это было выдумкой, она все время своего отсутствія просидла у князя Глба. Но лгать на этотъ ладъ Наст приходилось уже не въ первый разъ. И эта ложь не только не смущала ее, не только не была ей въ тягость, но, видя какъ доврчиво и опекунша и Василекъ выслушиваютъ ея выдумки, Настя становилась съ каждымъ днемъ смле и съ каждымъ днемъ относилась къ обимъ съ большимъ пренебреженіемъ. Она начинала считать себя неизмримо выше ихъ разумомъ и способностями.

— «Он вдь дуры», поневол, мысленно разсуждала она.

Между тмъ, за послднее время, бесды съ братомъ наедин приносили свои плоды. Онъ поучалъ сестру и готовилъ ее на самую распущенную жизнь, въ виду своей личной пользы.

XXIX

На Невской перспектив, за нсколько домовъ отъ Полицейскаго моста, полускрываемый рядомъ большихъ липъ и березъ, стоялъ двухъэтажный домъ, простой, но красивый. Архитектура его была того стиля, который само собою незамтно проникъ въ Россію и главнымъ образомъ въ Петербургъ, начиная съ Петра Великаго. Стиль этотъ чисто старый голландскій: простыя угловатыя формы всхъ очертаній, плоскія, рельефныя колонны, кое-гд, какъ-бы вставленныя въ рамкахъ, скульптурныя украшенія, оттненныя желтой краской отъ благо фона стны; при этомъ очень высокая, крутая крыша, на которой не можетъ залежаться снжный сугробъ.

Домъ этотъ былъ выстроенъ однимъ родственникомъ и любимцемъ кабинетъ-министра Вольшскаго. Посл казни покровителя, владлецъ дома тоже пострадалъ и отправился въ ссылку. Теперь домъ этотъ принадлежалъ голландцу, явившемуся въ царствованіе Анны Іоанновны въ качеств вольнонаемнаго матроса, а теперь ставшему не боле и не мене какъ банкиромъ. Его фирма была извстна всему Петербургу и онъ сдлался кредиторомъ многихъ боле или мене крупныхъ личностей, чиновниковъ и офицеровъ на разныхъ ступеняхъ іерархической лстницы. Когда-то онъ былъ Круксъ, теперь же сдлался Ванъ-Круксъ. Но самъ хозяинъ матросъ, банкиръ, кораблестроитель, подрядчикъ и аферистъ на вс руки не жилъ въ дом, который пріобрлъ только ради того, что онъ напоминалъ ему немного его родину. Онъ жилъ на маленькой квартир недалеко по Мойк.