Петля

Проем кабинета был пуст, но это не принесло облегчения, потому что неподалеку зияла открытым прямоугольником дверь соседнего. И отсвечивали последними крохами дневного света проемы тех кабинетов, чьи двери она могла видеть с места, где стояла, прижимая руки к спазматически сжимающейся груди.

Все двери кабинетов были открыты. То ли в ожидании, когда она войдет в них сама, то ли в готовности выпустить из них что-то.

«Локти и колени как суставы у паука, в разные стороны торчат, — заговорил в ее голове Максим, — ноги совсем в бедрах вывернуло…»

Нет, это было для Макса. Что выйдет к ней, чтоб подтолкнуть к окончательному решению?

Ее Павлик, страшно изломанный и окровавленный, с острыми осколками ребер, точащими из груди? Понурый Максим с темным пятном на футболке? Или…

Она содрогнулась.

Или ее ждет целый парад? Все, кто когда-либо по неосторожности или любопытству заползал в эту бетонную венерину мухоловку, все они теперь тут. Разбившиеся в отчаянном прыжке с высокой крыши, изрезавшиеся о неумолимые осколки стекол, сломавшие кости в панических метаниях по лестницам или просто тихо испустившие последний вздох, потеряв веру в спасение.

И, конечно, повесившиеся.

Те, кто принял молчаливое приглашение висевшей с потолка петли.

— Я живая, — еле слышно, почти просительно прошептала девушка, не чувствуя силы в этих словах.

Ноги, теперь уже против ее воли, повели ее к двери в кабинет, где когда-то она нашла скелетоподобное тело повешенного. Она не понимала, зачем туда идет, но шаг за шагом приближалась к тускло светящемуся остатками вечернего света проему, ежесекундно ожидая, что там мелькнет чья-то тень. Что из двери ей навстречу, шаркая и подволакивая ноги, выйдет хозяин петли. Может, упрекнет в том, что именно она своей неуместной шуткой и навязчивым любопытством разбудила его? Объяснит, наконец, что именно она — причина происходящего, а вовсе не неосторожные слова и поступки ее спутников?

Но никто не вышел. Все так же обмирая от липкого ужаса, Лена заглянула внутрь и тихо заскулила.

Посреди кабинета с потолка равнодушно висела пустая петля.

Девушка отвернулась и, шатаясь, бездумно поплелась в темноту коридора. Сумерки, окутавшие здание, охватили и ее разум, она плохо помнила, куда и для чего шла. Резь в горле была почти нестерпимой, Лена пыталась сглотнуть или прокашляться, но в итоге просто разрыдалась без слез, издавая те же птичьи жалобные крики. Они кружили в темноте, возвращаясь странным эхом, будто где-то недалеко кто-то еще вскрикивал нечеловеческим голосом, то ли дразня ее, то ли вместе с ней крича от боли и отчаяния.

К своему удивлению, Лена пришла в себя посреди спортзала. Видимо, сама того не понимая, она пришла туда, откуда все начиналось. В темноте двухэтажного зала, рядом с высокими окнами, словно апофеоз всего, что произошло, вместо каната свешивалась с сумрачного высокого потолка веревка с пустой петлей на конце.

Девушка уже без сопротивления поплелась к ней. Старые маты чуть пружинили под ногами, расползшаяся куча истлевшего каната цеплялась за ноги.

Чуть подпрыгнуть, подтянуться…

Лена вдруг вспомнила, что когда-то была одной из немногих девочек в классе, которые могли забраться на самый верх, под одобрительные возгласы физрука. Это было единственным местом, где болезненный страх высоты покидал ее, потому что она не смотрела вниз. Смотреть назад — значит смотреть в пропасть. Это всегда страшно. Она смотрела вверх, туда, где канат был затянут тугим толстым узлом возле потолка. У нее была цель, и она не останавливалась, пока не касалась ее ладонью.

Иссохшие губы болезненно потрескались, растягиваясь в улыбке.

— Я живая, — прошептала девушка петле и, подпрыгнув, схватилась за веревку.

В первую секунду она решила, что ничего не выйдет, что у нее просто не хватит сил. Но они нашлись, появившись то ли из иссушенного, но все же молодого и здорового тела, то ли из тех глубин, которые она и сама-то в себе никогда не подозревала. Раз за разом перехватывая руки на колючей веревке, постанывая от боли в ноющей прокушенной ладони, она снова и снова подтягивала себя вверх. Когда ноги наконец смогли зацепиться за болтающийся нижний конец веревки, стало немного легче.

Иногда Лена, видимо, вновь проваливалась в сумерки сознания, но руки и ноги делали все сами, до тех пор, пока она вдруг не осознала, что висит под самым потолком, глядя на узел. Он был меньше привычного канатного. Руки дрожали от усилий, но пальцы вцепились в веревку мертвой хваткой. Удобнее перехватив слишком тонкую опору ногами, Лена несколько секунд собиралась с силами, а потом разжала пальцы одной руки и осторожно потянула из кармана нож.