Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Колунков, кряхтя, сел на топчане, поскреб волосатые щеки, бороду. «Сам теперь, наверное, как тот старик… Встретит кто в тайге, испугается! Ох–хо–хо! Сыровато в комнате… Сколько же я дней пролежал? Не топил. Ох, и неохота ни черта вставать… Ай–яй–яй, загнусь, загнусь от пьянки… Да-а, а скрываться–то теперь мне не от кого…». — Он пнул ногой пустую бутылку, потянулся за сапогами, выполз на улицу. — «Хорошо дождей нету, зарядят — пропаду… Ох ты, Господи, и водка кончается, надо к хантам топать.

А далеко…»

Он растопил печь, посидел, погрелся. Выпил немного, побоялся, что свалится опять. Нужно сегодня размяться, клюквы набрать немного, а завтра двинуть в магазин.

Направился Колунков на ближнее болото. Ягод там поменьше, и поопаснее оно, есть места бездонные, но далеко идти не хотелось. Ноги какие–то резиновые, то ли от простуды, то ли от долгого лежания и бесконечного запоя. Километра два всего до болота, а устал отдохнуть захотелось. Срубил высокую ровную березку, сделал шест. Без него по болоту ходить опасно. Кинул топор в траву и присел рядом, посматривая на болото, освещенное солнцем. Голые кусты островками торчали среди темно–желтого ковра мха. Кое–где видны следы. Прошлись уже ягодники по болоту и сюда добрались. Рядом с поселком все подобрали. Скоро и на дальнем болоте побывают, лениво размышлял Колунков. Он разморился, на солнце сидючи, дремотно стало ему. Голова тяжелела, клонилась к коленям. Вдруг ему почудилось, что он не один, кто–то подошел, смотрит на него. Олег вскинул голову и увидел ночного старика. Он стоял метрах в пяти от него у куста, опирался на ту самую суковатую палку, смотрел доброжелательно, но улыбался хитренько, хотя губ не видно было среди длинных усов и бороды. Борода большая, широкая, раздвоенная, грудь закрывает, и волосы ее не такие уж редкие, как показалось ночью, но точно, с прозеленью. Опирался на палку дед так, как делают это пастухи: поставил впереди себя и обеими руками оперся о нее.

— Чего тебе? — сердито спросил Колунков. Опять непонятное раздражение стало возникать в нем.

— Поговорить хочется… Ночью–то прогнал, — очень уж задушевным голосом добродушно ответил старик, и Колунков смутился, неловко стало из–за своей грубости.

— Спать хотелось, — буркнул он, оправдываясь.

Ничего, я не в обиде. — Старик шагнул поближе, но не сел, остался стоять, смотрел на Колункова доброжелательно своими зелеными ничуть не поблекшими глазами. — Я интересуюсь, почему ты тут живешь? Разве тут твое место? Разве ты об этом мечтал?

— Что тебе надо? Что ты в чужую жизнь лезешь? Кто ты такой? — снова почувствовал раздражение и рассердился Олег на глупые вопросы незнакомого старика.

— А ты разве меня не узнал? — засмеялся дед добродушно, и пожелтевшие листья на кусте молодых березок зашелестели от ветерка. — Узнал ведь, признайся, — щурил хитренько старик свои зеленые глаза.

И Колунков догадался, кто перед ним: Леший! Догадка эта не произвела на него ни малейшего впечатления, даже раздражения не убавила.

— Ну и что? — по–прежнему злился он. — Раз Леший, значит, в чужую жизнь лезть можно?.. Я в твою не лезу, бродишь и броди себе!

— Чего ты сердишься? Я ж к тебе с добром… Давно наблюдаю за тобой, вижу, маешься, тошно тебе, а все от лени, от трусости…

— И ты туда же, — буркнул Олег. — Кого мне бояться?

— Себя, себя ты боишься! От себя спрятаться Хочешь, а зачем? Ты одарен, ты талантлив…

— Скажи еще — гений! — фыркнул Колунков.

— Нет, не гений! Гений — это труд и бесстрашие, а в тебе нет бесстрашия перед жизнью… Зачем ты работал плотником? Ты окончил институт, ты поэт… Тебе нужно было совершенствоваться в своем деле…

— Это где же — учителем? В деревне? Где ни книг, ни общения с себе подобными, ни времени. Ты знаешь, что такое учитель? А у меня ни призвания, ни умения… Я топором меньше людям зла приносил! — Колунков схватил лежавший рядом топор и со злостью вогнал лезвие в землю. — Со своей бы тоской я таких детей воспитал!

— Ну, ну, опять разошелся — порох! — попытался успокоить его Леший.

— А в городе я работал там, где мне давали койку в общежитии и прописку, понял? — несколько умерил свой пыл Олег. — Потому я и был плотником!

— А зря, лучше бы в библиотеке сидел.

— Кто же меня кормить бы стал, — усмехнулся Колунков, отворачиваясь, и вздохнул.

— Много тебе разве надо? Помнишь? Мне много ль надо? Краюшка хлеба да капля…

— Помню, помню, — перебил Олег и вздохнул еще глубже и грустнее. — Ну, конечно, я мог бы…

— Не только мог бы, но и можешь! — Эти слова Леший произнес раздельно, значительно и так уверенно, что Олег Колунков повернулся резко и уставился на него с необыкновенной надеждой и ожиданием в глазах, как будто услышал откровение о себе, которое переворачивало всю его жизнь.

— Могу? — выдохнул, спросил он.

— Можешь! — убежденно подтвердил Леший. Хитреца, горевшая в его зеленых глазах, исчезла, смотрел он на Колункова деловито, так, как смотрят, когда ведут серьезный и важный разговор. — Сможешь, если примешь мои условия!

— Но какие?! — воскликнул Олег с нетерпением. Чувствовалось, что он готов на все.