На следующий день, 5 октября, проехав местечко Футак, на левом берегу Дуная, приплыли в Петервардейн. Как и при въезде в Буду, вся свита посла, одетая «по посольскому обычаю», была собрана на струге посла. Посольской флотилии предшествовало австрийское судно с 150 солдатами, провожавшими посла от Буко-вара. Солдаты били в барабаны. На судно посла явился петервардейнский комендант с начальными людьми, принося извинения в том, что не было произведено пушечного салюта, так как он, комендант, думал, что плывут только посольские люди, и не знал, что с ними находится и сам посол — «в том бы он на него не погневался», этот промах будет исправлен при въезде посла в город. Посол благодарил за поздравление «и приятски от себя отпустил». Промах действительно был исправлен, и пушечная пальба из крепости и со стоявших у Петервардейна военных судов раздалась, когда посол после обеда ехал в карете с судов в город. Посольство остановилось «на посаде на берегу подле Дуная». Отсюда Возницын посылал переводчика Петра Вульфа «к адмиралам воинского флота, которые стоят на Дунае при Петр-Варадыне», и велел их поздравить и за стрельбу из пушек благодарить. В ответ на это «адмиралы и иные того флота начальные люди» приезжали к послу «со взаимным поздравлением сами и били челом».
6 октября в Петервардейн прибыл польский посол пан Малаховский, и наш «Статейный список» не без злорадного чувства отмечает и малое количество судов, на которых он приехал — всего на трех, — и предосудительную простоту его обстановки: «Вышед из судов, шел с людьми своими… до постоялого двора пеш», очевидно за неимением экипажа. Цесарские и венецианский послы стояли между тем в Футаке, куда Возницын посылал приветствовать их переводчика Ивана Зекана. Благодаря его за эту любезность и выразив сожаление, что он не остановился у них, проезжая мимо Футака, послы обещали уведомить его о том, что они между собой «усоветуют». Послы действительно приняли тогда в Футаке некоторые постановления, о которых сообщил Возницыну явившийся к нему в тот же день секретарь английского посредника лорда Пэджета. Секретарь сказал, во-первых, что послы решили объявить с обеих сторон — как со стороны союзников, так и неприятельской — «армистицыум или престание оружия», т. е. заключить перемирие на время конгресса. Другое сообщение касалось места, назначенного для конгресса в окрестностях Белграда: турки станут в Саланкермене, союзные послы в Карловице, а посредники расположатся на равном расстоянии между этими пунктами в местечке Круштале. Ревниво оберегая свои права и задетый тем, что обошлись при этих решениях без его участия, Возницын не оставил этих известий без протестующего замечания: «Говорил, что достоит было о сих делех посоветовать и с ним, великим послом, понеже и он к тому приналежит, а они-де, господа послы, что чинят, ему ничего не объявляют, и то-де в их воле». Перемирие на другой день было торжественно объявлено в Петервардейне: «Того ж числа в Петр-Варадыне армистицыум на улице с трубами и литавры, сидячи на конех, при роте рейтар в латах, с офицеры, прочтена. А по прочтении той радости, триумфая, били по литаврам и трубили на трубах не мало время; чтены те армистицыйные письма от писарей, сидящих на конех, одно цесарским языком, другое славяно-сербским»[1259]
. Такое пренебрежительное отношение со стороны союзников, принимавших решения, касавшиеся общих интересов, без участия Возницына, поддерживало последнего в том его пессимистическом настроении, с каким он ехал на конгресс.