Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

Дело размещения и на этот раз не прошло гладко. Возникли новые столкновения все у того же польского посла. «Потому ли, что характер польского посла от природы беспокойный, — пишет Рудзини в депеше от 21 октября/1 ноября, — или потому, что под видом такого беспокойства он, повинуясь секретным инструкциям своего двора, ищет то того, то другого предлога, чтобы поставить препятствие конгрессу и вызвать его замедление, когда не успевает сделать этого другим способом, — разногласия, которые возникли в другом лагере с московитом, возобновились здесь, не скажу с министром ваших превосходительств, но с цесарским посольством». Однако разногласие у польского посла на новом месте возникло прежде всего именно с ним, Рудзини, как это видно из его же дальнейших слов. «Вследствие некоторого необходимого опоздания, — рассказывает Рудзини далее, — я прибыл последним в лагерь, куда предшествовал мой багаж, и нашел, что на месте, заранее обозначенном на карте, а затем указанном видимыми знаками на земле, возвышался мой шатер, находящийся против шатра цесарцев. Я начал устраивать свой стан. Час спустя я заметил, что, хотя и в отдалении от моей линии, поднималась маленькая палатка для поляка, который очутился как бы посреди площади квадрата, оставшейся пустою». Продолжая свои наблюдения далее, Рудзини через некоторое время заметил, что из помещения цесарцев показался офицер, который в два приема, но каждый раз одинаково безуспешно направлялся к полякам с предупреждением, чтобы они прекратили работы и что это место назначено не для них. Хотя небольшая палатка польского посла и не закрывала всего фронта венецианцев и хотя, кроме этой палатки, никаких больше сооружений для польского лагеря не появлялось, Рудзини, видя безуспешность воздействия цесарского офицера на поляков, счел уместным с осторожностью дать знать графу Эттингену, что он также заметил «новость и изменение в том порядке, который был так разумно устроен». Цесарское посольство «выказало негодование и выступило с действительными и неоднократными представлениями, послав в этот же вечер нескольких лиц и самого Марсилия, чтобы найти посла, который все время продолжал оставаться в барке… Hо резоны не имели силы. Он показал себя достаточно чувствительным в огорчении, оставшемся у него от спора с московитом, и, извращая факты и вещи, ранее выраженные и одобренные, отрицал свое данное Марсилию согласие занять отведенную ему сторону квадрата. Когда ему было предоставлено выбрать какое-либо место по его желанию, он послал кого-то из своих завладеть местом, уже занятым мною, поручив охранение его двум солдатам, пока сносились с барок его палатки; все дела, о которых не знаешь, как их уладить!».

Так в течение нескольких дней тянулось дело между цесарцами и поляком, который от одного разговора до другого менял свои предложения, сам с собою расходился в изложении фактов и показывал себя непостоянным даже в самых тех средствах, на которые столько раз соглашался. То он как будто сдавался на убеждения цесарского секретаря и готов был расположиться за линией венецианцев — лишь бы только ему не стоять против московита, то, вдруг изменив первоначальную мысль и отказываясь от всякой гибкости, говорил, что не может желать иного места, чем то, которое занимает Рудзини, потому что оно будто бы занято было им раньше. Но Рудзини, вообще несравненно более уступчивый, чем московский посол, и гораздо менее ревнивый ко всем мелочам этикета, нашел все же несообразным с достоинством представителя республики двигаться уже с занятого места и остался непреклонным[1270]

.