Не успев отговорить посланников от поездки при восточном ветре, Гасан-паша стал просить еще трехдневной отсрочки; через три дня они готовы будут идти провожать посольский корабль со всем своим флотом, и если ветра способного не будет, то поведут корабль лиманами, т. е. по заливам возле берега, на галерах канатами. Посланники на это предложение сказали, «что никогда того не будет, чтоб им царского величества корабль вести каторгами, и лиманами за каторгами их корабль не пойдет, а хотя когда и море утихнет, то они, посланники, и без них и без их каторг знают, как по морю ходить, и пойдут они на корабле царского величества, выехав из гирла по Черному морю прямым путем, как надлежит к Царюгороду, не заезжая к тем пристанищам их». Украинцев считал такую проводку русского корабля на буксире галерами позором для русского флота. «Мы, государь, — писал он царю, — так им чинить над нами не допустим и вести корабля канатами всякими мерами не дадим и такого безславия, что будто они твой, великого государя, карабль на море водили канатами, не учиним». Посланники приказали капитану Памбургу принести карту Черного моря. Адмирал, посмотрев на карту, сказал, что она с его картой согласна и сходна во всем, «только миновать тех пристанищ Кафы и Булаклавы немочно». Заводя русский корабль по пристаням в Феодосию и в Балаклаву, турки еще выиграли бы значительное количество времени для задержки корабля, а между тем мог бы прийти султанский указ, и тогда корабль можно было не выпустить совсем. Вероятно, потому-то Украинцев и не хотел заходить в крымские города. Памбург, показав свою карту, говорил, «что он пойдет к Царюграду по той картине, не занимая тех пристанищ». Адмирал стал рассказывать, что «хотя они, паши, по Черному морю многажды хаживали, только подлинного пути не знают и для того всегда берут с собою вожей. И то-де Черное море уже их настращало, лучше б де им от салтанова величества смерть принять, нежели куды в поход велят им когда иттить на Черное море. И наперед-де сего корабли и каторги, не зная хождения, погибли у них многие». Ко всем своим заявлениям адмирал прибавлял один неизменный припев: «…и чтоб они, посланники, не дождався способной погоды, на море не ходили»; на что посланники с такою же неизменностью возражали, «что та погода к путешествию их добрая и им медлить не для чего»[195]
.Как раз во время этого разговора, продолжавшегося около двух часов, погода переменилась. Гасан-паша все-таки возражал и уговаривал подождать постоянной погоды, такой, «которая б была непременна дни три или четыре, тогда разве мочно им будет иттить. А которая де погода на один день дважды или трижды переменяется, то невозможно на нее надеяться». Посланники возражали, что им царским указом велено идти к Царьграду без промедления и потому, если погода им будет благоприятная, они пойдут хотя бы в полночь или рано поутру и чтобы их пристав переезжал к ним на корабль в тот же день. Адмирал говорил, что они их не держат, и просил только дать ему письменное удостоверение в том, что они, турки, «видя неспособность отхождения морского, их, посланников, удерживали», но что они не послушались и поехали сами; такое удостоверение должно было гарантировать турок от султанского гнева, если бы с посланниками случилась на море какая-либо беда. Украинцев в выдаче такого письма наотрез отказал, сказав, что о своем отплытии даст знать пушечными выстрелами. Обменявшись еще раз, с одной стороны, уговором дожидаться доброй погоды и уверением, что они, турки, всячески радеют, как бы им, посланникам, в Царьград дойти в целости, а с другой — заявлением, что они, посланники, в том им верят, но что к скорости побуждает их царский указ, посланники, угостив Гасан-пашу ренским, простились с ним. При отъезде ему были отданы такие же почести, как и при прибытии на корабль[196]
.