В свободном обществе все должно принадлежать всем сообща, институт собственности как таковой исчезнет. И в то же время Кропоткин категорически возражал против «усреднения», против «казарменного коммунизма», когда все члены общества делают одно и то же, потребляют одно и то же и вообще неотличимы друг от друга, одинаково серые, как мыши, или нерассуждающе-исполнительные, как муравьи. «Мы вовсе не хотим складывать в кучу все пальто, чтобы потом распределять их… – писал он. – Мы хотим устроить так, чтобы каждому родящемуся на свет человеческому существу было обеспечено, во-первых, то, что оно выучится какому-нибудь производительному труду и приобретет в нем навык, а во-вторых, то, что оно сможет заниматься этим трудом, не спрашивая на то разрешения у какого-нибудь собственника или хозяина и не отдавая львиной доли всего своего труда людям, захватившим землю и машины»[1102]
. В новой системе «довольства для всех» будут уважаться индивидуальные нужды и различия каждого человека, хотя, разумеется, придется установить известную верхнюю границу потребления. Она и будет определяться производственными возможностями общества: «пусть каждый берет сколько угодно всего, что имеется в изобилии, и получает ограниченное количество всего того, что приходится считать и делить!»[1103]Подобным же образом, как и социально-экономические вопросы, в новом обществе анархистского коммунизма должны были, по мысли Кропоткина, решаться и все остальные. Все действия, требующие совместных усилий в той или иной сфере, подлежали автономному согласованию и координации между самими заинтересованными людьми. Причем именно на том уровне, на каком это необходимо, – и не более того. Анархистам была чужда мысль о создании централизованного органа управления, который разрешал бы все проблемы, вплоть до деятельности каждого отдельного члена общества. Самоуправление, автономия, децентрализация, солидарность и взаимопомощь – таковы были основные черты общественной модели, которую обосновывал Петр Алексеевич.
Путем к свободному устройству жизни Кропоткин считал социальную революцию: не политический переворот, с захватом государственной власти и установлением «временного революционного» режима, с последующим длительным переходным периодом преобразования «старого» в «новое», а экспроприацию собственности и управления объединенными трудящимися. Власть человека над человеком будет уничтожена вместе с правом собственности, каковое есть в действительности узурпация отдельными людьми того, что создано всеми и по праву должно принадлежать всем. Такая революция может начаться в отдельных коммунах и станет затем постепенно распространяться на весь мир. «В день торжества социальной революции, – писал Кропоткин, – когда правители будут изгнаны и буржуазия, поддерживаемая ныне государством, потеряет свою силу, – восставший народ не провозгласит уже нового правительства и не будет ждать, чтобы оно со свойственной ему мудростью объявило экономические реформы. Он уничтожит частную собственность насильственной экспроприацией и завладеет, во имя народа, всеми общественными богатствами»[1104]
, а затем станет трудиться сообща ради своего собственного блага. «Когда наступят дни восстания… – продолжал Петр Алексеевич, – когда целые области, когда большие города с их пригородами освободятся от правителей, мы, следуя начертанной нами программе, приступим к делу: орудия производства перейдут целиком в собственность коммуны, общественное достояние, захваченное частными лицами, будет возвращено своему законному владельцу народу, – тогда каждый будет получать свою долю, мануфактура и производство будут свободно вырабатывать все необходимое, и общественная жизнь потечет с новой энергией по новому руслу»[1105].