Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

При распределении питания образованные классы относились к самой низшей категории, в случае перебоев со снабжением в первую очередь лишались пайка. В январе 1918 г. начались обыски «буржуазных» квартир в поисках скрытых или накопленных «запасов продовольствия». Одновременно проводилась экспроприация мебели, домашней утвари, одежды, белья, постельных принадлежностей и т. п. Домовые комитеты бедноты «уплотняли» квартиры «буржуазии», вселяя в них неимущих граждан. «Весь этот потребительский коммунизм <…>, – писал Л.Н. Крицман, – сбрасывал понятным для самого отсталого, для самого неразвитого пролетария образом членов бывших господствующих классов с их социального пьедестала и тем создавал в пролетариате и примыкающих к нему социальных группах чувство действительного освобождения, ощущение действительного переворота, мощный революционный энтузиазм»[1097]. Действительно, одним из стремлений большевиков было создание в массах ощущения того, что уже близко наступление всеобщего царства равенства и справедливости. И в двух последних понятиях большевистские лозунги ближе всего сходились с обыденными представлениями «пролетариев». Эти лозунги в дни подготовки октябрьского переворота в Петрограде неизменно встречали восторг «низов». По словам журналиста Н.Н. Суханова, Л.Д. Троцкий, выступая перед членами Петроградского Совета 21 октября 1917 г., говорил: «Советская власть отдает все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы – отдай одну солдату, которому холодно в окопах. У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему…» «Это были очень хорошие и справедливые мысли, – писал Суханов. – Они не могли не возбуждать энтузиазма толпы, которую воспитала царская нагайка… Вокруг меня было настроение, близкое к экстазу. Казалось, толпа запоет сейчас без всякого сговора и указания какой-нибудь религиозный гимн»[1098]

.

Когда же в условиях голода и разрухи массы начали постигать, что желанные лозунги все еще очень далеки от осуществления, одним из средств переключить грозовые разряды недовольства масс в определенном направлении стало обличение «контрреволюционера», «саботажника» – в конечном счете «буржуя», образ которого трактовался очень широко и всегда вызывал антипатию пролетария. Психологической основой «антибуржуйских» настроений в массах являлась стихийная ксенофобия, рождавшаяся в душе пролетария, озлобленного годами нищеты, темноты и униженного существования, выбитого войной из привычной житейской колеи. А.М. Горький воспроизвел на страницах газеты «Новая жизнь» ряд характерных высказываний простого люда на улицах Петрограда в канун октябрьского переворота:

Кондуктор трамвая: Плевать нам на социалистов, социализм – это господская выдумка, а мы, рабочие, – большевики.

Солдат

(в ответ на призыв студента «учиться»): Чему ты меня можешь научить? Знаем мы вас, – студенты всегда бунтовали. Теперь – наше время, а вас пора долой, буржуазию!

Щеголь, похожий на парикмахера: Товарищи! Довольно командовала нами интеллигенция. Теперь, при свободе прав, мы и без нее обойдемся[1099]

.

Этот феномен классового инстинкта тщательно культивировался большевиками в качестве фундамента «пролетарской этики». Важнейшей основой для всех классовых норм пролетариата, считал Е.А. Преображенский, является «полубессознательная классовая спайка, чувство класса, родство со всеми своими по классу и враждебность по отношению к представителям чужих классов»[1100].