Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

Военная пропаганда, которая была на первом плане в годы Гражданской войны, с 1920 г. начинает вытесняться так называемой «производственной пропагандой», которая преследовала цель укрепить «социалистическую дисциплину труда», поднять его производительность, а главное, как писал Л.Д. Троцкий, формировать у молодого рабочего «сознание того, что его производственная работа есть в то же время социалистическое служение». «В нашу героическую эпоху, – подчеркивал он, – все должны быть героями; героев винтовки должны сменить герои молота, герои топора…»[1253]

При этом наряду с обычными формами пропаганды широко использовалась сила примера, образца, подражания. Для этого в пропагандистский обиход начали внедряться обряды, символизировавшие апофеоз труда, предназначенные для воспитания в молодом поколении чувства благоговения перед «трудовой солидарностью пролетариата». Одним из таких обрядов стало торжественное чествование трудовых юбилеев рабочих-ветеранов – «культ героев труда», проводившееся под эгидой петроградских профсоюзов. Еще большее значение придавалось организации трудовых субботников, которые были призваны не столько поднять экономику, сколько сыграть роль фактора воспитания «нового отношения к труду». Петроградский комиссар внутренних дел С.Н. Равич, выступая в августе 1919 г. на совместном собрании делегаток Петросовета и членов бюро секции работниц при ПК РКП(б) по вопросу о субботниках, отмечала, что «те, которые в самом начале относились немного скептически к этой мере <…>, теперь сами придают этой мере большое значение. Не столь велико значение ее экономическое, сколько морально-политическое»[1254]

.

Устная и печатная пропагандистская практика большевиков выработала совершенно новый, непривычный как для обыденной жизни, так и для старой литературы язык. Язык большевистской пропаганды как бы стремился уйти от рассудочной холодной прозы, приобретая некоторые черты поэтического языка. Он был эмоционально напряжен, патетически приподнят, контрастен и метафоричен. Он оперировал простейшими образами-лозунгами, доступными широкой массе народа. Он был сродни языку страстной религиозной проповеди, молитвы, гимна. Он провозглашал громовые анафемы презренным врагам, воспевал «светлое царство социализма», сурово возвеличивал мучеников революции.

Основой лозунгового языка был широкий набор броских эпитетов и метафор, которые либо возвеличивали «великую пролетарскую революцию» и ее борцов, либо клеймили «гидру контрреволюции». Этот язык здравиц и проклятий вошел в обиход всех форм большевистской пропаганды: митингов, листовок, газет, публицистической литературы. Вот некоторые примеры из лозунгового лексикона. Ряд положительных образов: «пролетарские борцы», «стомиллионная трудовая рать», «Красная Армия – освободитель всего угнетенного человечества», «горит священный огонь классовой борьбы», «Гражданская война – священная война». Иногда, благодаря насыщенности метафорами, язык приобретает звучание стихотворения в прозе: «Весь мир угнетателей сидит на вулкане. Уже слышен подземный грохот волнующегося моря труда»[1255]

. Для характеристики врагов используется другой ряд образов: «международные хищники», «мировые вампиры», «разбойники капитала», «золотопогонные наймиты умирающей буржуазии», «ошалелая шайка Юденича», «белогвардейское зверье». Уничижительными сравнениями лепится образ соглашателей – эсеров, меньшевиков: «жалкие заскребыши контрреволюции», «иуды-предатели», «переодетые белогвардейцы». Яркими красками изображается опасность контрреволюции: «змеиное шипение раздается из черного стана врагов рабочих и крестьян», «буржуазные волки щелкают зубами и ждут момента, чтобы броситься на живое тело Советской России и разодрать ее в клочья». Эти кошмарные символы оттеняют светлые и возвышенные образы революционной власти, коммунистической партии: «РКП(б), как гигантский маяк, освещает путь блуждающим в темноте», «взоры трудящихся всего мира устремлены на Красный Петроград – светоч и очаг мировой революции». И, наконец, торжественно-проникновенные слова, обращенные к «пролетарию» как прирожденному коммунисту: «Товарищ труженик! Коммунист – это ты сам. Может быть, ты этого еще не сознал, может быть, под бременем разрухи и голода ты об этом забыл <…>, но в душе и по своему классовому положению ты коммунист до мозга костей»[1256].