Одновременно жилищный вопрос активно обсуждался на страницах прессы. Рабочих усиленно агитировали за переселение в дома буржуазии. Автор заметки «Вон из подвалов» в «Петроградской правде» писал: «Многие рабочие продолжают смотреть на вселение в буржуазные квартиры как на что-то незаконное. С этим явлением косности и отсталости надо бороться. Нужно указать рабочим, что жилище играет первостепенную роль в жизни каждого культурного человека»[467]
. На страницах той же газеты некто В. Володин отмечал, что в деле организации переселений до сих пор наблюдались бессистемность и кустарничество: рабочие вселялись от случая к случаю. Чтобы устранить психологические препятствия к переселению, автор предлагал проводить вселение не в одиночку, а массами и вселяться целыми фабриками и заводами: «Рабочие выбирают какой-либо хороший дом, выселяют оттуда всех жильцов и вселяются сами»[468]. Автор еще одной газетной заметки обращал внимание на то обстоятельство, что не уделяется должного внимания агитации среди переселенцев в пользу более бережного обращения с имуществом в их новых квартирах. Отмечалось, что на квартиру с мебелью, которую отводили через жилищный отдел, нередко смотрели как на чужое добро, и «часто тот же матрос, у которого на корабле ни пылинки… ломает и портит в отведенной квартире мебель»[469]. Немало говорилось о необходимости борьбы с таким явлением, как выдача охранных свидетельств на квартиры, что практиковалось различными учреждениями. 14 ноября 1918 г. Президиум Петроградского Совета указал Народному комиссариату просвещения на недопустимость выдачи охранных свидетельств, что производилось Наркомпросом систематически, и предложил отобрать такие удостоверения у лиц, которым они были выданы[470]. В заметке «Квартиры-невидимки» на страницах «Красной газеты» говорилось, что наличие укрываемых квартир «ни себе, ни другим» вредно отзывается на вопросе об уплотнении, так как эти квартиры не отапливаются и портят отопление и водоснабжение всего дома. Квартиры-невидимки, заключал автор, будут «расколдованы»[471]. Вопрос о бронировании квартир обсуждался на заседании Петроградского Совета в августе 1919 г. Комиссар городского хозяйства Л.М. Михайлов отмечал в своем докладе, что бронирование квартир тормозит осуществление мероприятий по переселению рабочих. Всего по городу насчитывалось свыше 15 тысяч бронированных квартир. Для снятия охранных свидетельств с квартир Совет образовал специальную комиссию во главе с ответственным организатором Лесного райкома РКП(б) Н.И. Кокко[472].Таким образом, с конца 1918 г. начался новый этап жилищной политики. При этом необходимость удовлетворения жилищных потребностей наименее обеспеченных жителей города если и не отошла на второй план, то, во всяком случае, была уже не единственной целью проводимой политики. Правда, в городе оставалось еще немало семей, которые нуждались в улучшении своих жилищных условий. Однако, как видно из данных, приведенных С.Г. Струмилиным, общая картина значительно улучшилась. На протяжении 1919 и первой половины 1920 г. убыль населения продолжалась быстрыми темпами. Впрочем, одновременно шел процесс сокращения жилого фонда: многие деревянные дома были разобраны на дрова (несколько тысяч), на это нередко уходили и деревянные части каменных домов. В августе 1920 г. общее количество квартир в Петрограде составляло, согласно данным З.Г. Френкеля, около 247 тысяч, сократившись, таким образом, за два года – с середины 1918 г. – на 45 тысяч.[473]
Однако опустение города шло быстрее. Если в середине 1918 г. на одну жилую квартиру приходилось в среднем по городу 5 человек (в 1917 г. – 10), в 1920 г. это соотношение определялось как 3,5 человека на квартиру. Из вышеназванного числа квартир занято было около 200 тысяч[474]. Таким образом, все жилищные проблемы можно было решить посредством вселения нуждавшихся в жилье семей в пустующие дома и квартиры. Но на практике здесь имелись значительные сложности, так как далеко не все из пустующих помещений были пригодны для жилья. В 1919 г. всего 23 % домов находились в Петрограде в полностью исправном состоянии, причем в центральных районах процент исправных домов был особенно низким: например, в Смольнинском районе их было 18 %, в Первом Городском – 5,4 %, во Втором Городском – 2,5 %[475]. В окраинных районах и в пригородах, где преобладали остававшиеся в руках прежних владельцев небольшие дома, процент исправных домов был выше (в Нарвско-Петергофском районе – 34 %, Петроградском – 33 %, Выборгском и Невском – по 29 %, Пороховском – 47 %). В Петрограде 20 % домов были совершенно непригодны для проживания, 13 % нуждались в капитальном ремонте, примерно половине был нужен мелкий ремонт[476]. Около 90 тысяч квартир, то есть треть всех квартир города, не имели электрического освещения[477].