Дать однозначную оценку жилищной политике советской власти сложно. С одной стороны, бытовые условия значительной части населения города стали намного лучше. Многие семьи выехали из подвальных и чердачных помещений, исчезли, как уже отмечалось, коечные и угловые жильцы. Однако этот процесс сопровождался многочисленными эксцессами, в которых не было никакой необходимости и которых при разумной организации переселенческой политики можно было бы избежать. Сделать это городским властям помешала психология классовой вражды и нетерпимости, когда стремление «проучить буржуев» превалировало над реальной заботой о благе трудящихся. Сыграло свою роль и желание большевиков устроить жизнь людей в соответствии с идеалами коммунистического общежития, образовать из жилищ некое подобие фаланстеров Роберта Оуэна. Сведение разных семей в одной квартире, таким образом, из средства улучшения условий жизни превращалось в самоцель. Именно к тем временам надо отнести возникновение пресловутых коммуналок, которых и поныне еще много осталось в городе.
В новых условиях тайна личной жизни сделалась совершенно невозможной. Жизнь людей находилась под неусыпным контролем со стороны домовых комитетов бедноты. Этот контроль зачастую облегчался благодаря самим жильцам, которые придирчиво следили друг за другом и не упускали случая донести на своих соседей. Вот типичный образец подобного «творчества»: некто Рябчикова написала заявление на свою квартирную хозяйку Лясси, которая, по словам Рябчиковой, «поносит Советскую власть и ждет ее падения. Она живет в квартире из восьми комнат и продает свою обстановку по спекулятивным ценам; к ней часто ходят другие буржуи, говорят по-французски». Донос заканчивался фразой: «Думаю, что следовало бы расследовать ее положение и поступки»[492]
. В ЧК поступали заявления о собиравшихся на квартирах подозрительных компаниях. В одном из них говорилось об устраивавшихся в доме № 5 по Волынскому переулку кутежах, «в которых принимают участие разные темные личности; даются обеды и ужины, за которые платят бешеные суммы – 40-100 тысяч рублей».[493]Цель многих подобных доносов очевидна: добиться ареста или по меньшей мере выселения своего соседа и затем занять его жилплощадь. Конечно, отнюдь не все авторы доносов вдохновлялись именно этими мотивами. Некоторые стремились просто досадить или отомстить своим личным недругам. Были и такие, кто доносил совершенно бескорыстно, руководствуясь «классовым самосознанием» и «революционной бдительностью». Но нельзя отрицать и корыстность устремлений многих доносителей. Со стороны властей доносительство не осуждалось, а напротив, всемерно поощрялось и стимулировалось. Вот, например, какое предписание получили домовые комитеты бедноты Василеостровского района от своего районного Совета: «Ввиду объявления на осадном положении города Петрограда (1 мая 1919 г. –
Подводя краткий итог, можно констатировать, что жилищная политика новых властей радикально изменила привычный уклад жизни петроградцев, причем не только в физическом, но и в психологическом плане. Прежняя социальная структура города была демонтирована, и в то же время возникли новые формы сосуществования. При этом население города оказалось разделенным на две неравные группы: на тех, кто выиграл от этой политики, и тех, чьи интересы оказались ущемленными (это деление не всегда совпадало с классовым).
Санитарное состояние. Эпидемии и борьба с ними
Социально-политические и экономические потрясения в любом обществе, наряду с расстройством привычного уклада жизни, голодом, ростом преступности, часто сопровождаются более широким, по сравнению с периодами стабильности, распространением различных заболеваний. Именно так и происходило в годы Гражданской войны во многих российских городах, в том числе в Петрограде. Эпидемии, среди которых преобладали различные формы тифа, были настоящим бедствием для горожан. Они поражали значительную часть населения города и уносили немало человеческих жизней. Убыль населения, резкий рост смертности среди жителей города были в значительной степени связаны именно с этим.