Петрусь Потупа

Скоро оправдались слова спрятавшихся на чердаках парубков: жестоко наказанных розгами Семёна Дубовика и ещё нескольких селян объявили бунтарями и в колодках повезли в город.

Но вот после нескольких недель постоя солдат в Вербовье измученные люди оживились.

Параська Вовчек, бегавшая в соседнее село Перегуды, принесла новость: несколько уклонившихся от расправы парубков, так и не возвратившихся в родное село, встретились со своим вожаком Бармой и теперь не дают покоя окрестным панам.

Люди распрямили поникшие плечи, повеселели.

А слухи о делах Бармы и его хлопцах ширились, росли: там спалили усадьбу соседнего пана, занялись стога у другого.

«Барма гуляет», — носится между людьми.

Прошёл ещё месяц. Вербовчане продолжали чего-то ждать и дождались.

В мартовскую вьюжную ночь, освещая всё вокруг, поднялось зарево над панской усадьбой. Горел огромный стог сена. Пламя, быстро растекаясь по скату, докатилось до вершины стога и закружилось в водовороте, потом ослепительной змейкой опустилось к подошве с другой стороны. Через мгновение стог походил на гигантскую, пылающую на ветру свечу.

Пожар усиливался; в горящем стогу что-то ухнуло, и тёмно-золотистая масса взлетела в воздух. На огромные скирды соломы посыпались клочья горящего сена, и скирды запылали.

Подхватываемые воздушным потоком, огненными снежинками завихрились в дыму тысячи искр. Словно накаляясь, небо приняло кровавый оттенок.

Внезапно, покрывая шум пожара, ударил набат. Густые, частые звуки тревожно поплыли в воздухе.

Гул огня, мычание и рёв испуганных животных, бой набата, вой и лай собак, отчаянные вскрики дворовых вокруг горящих скирд — всё слилось в хаотический вихрь звуков.

Огонь перекидывался всё дальше. Загорелись службы.

При ярком свете чётко вырисовывались силуэты горящих построек. Быстрые тени крыльями огромных птиц метались по белому фасаду замка. В зеркальных окнах отражались багровые отблески огня.

«Горит… горит… горит…» — тяжёлыми ударами созывал людей колокол.

Но как ни старались десятские сгонять на пожар народ, никто не пошёл спасать панское добро.

Разбуженный звуками набата, Петрусь, полуодетый, выскочил на улицу. Следом за ним выбежали его родители. Молча смотрели они на бушующее перед ними пламя.

— Что это, тату? — ещё не совсем проснувшись, испуганно спросил Петрусь.

Не отводя от огня взгляда, сжимая кулаки, Степан, словно отвечая своим думам, произнёс:

— Пришёл-таки Игнат посчитаться с паном…

ЭПИЛОГ

Стояло жаркое лето.

В тени разросшихся у придорожной канавы верб отдыхали вокруг костра пастухи.

Ветерок относил густое курево к пруду, и там, поредев, оно нежной сиреневой дымкой реяло над прибрежной осокой.

Вынутой из ножен саблей блестел на полуденном солнце пруд. На травянистом берегу неподвижно лежало пёстрое стадо коров.

Вокруг невозмутимая тишина. В синеве неба с величавой медлительностью, как сказочные корабли с надутыми парусами, плывут белые облака. Изредка вспархивают над поникшими цветами бабочки. Навевая дремоту, монотонно стрекочут кузнечики.

Безлюдны поля, окружающие стоянку пастухов. Только по широкому шляху, серой лентой убегающему вдаль, тихо бредут два старца-бандуриста и мальчуган-поводырь.

Мягко тонут в пыли их босые, натруженные ноги. В латаных свитках, обвешанные холщовыми торбами на длинных лямках, старики устало шагают за мальчиком. Маленький, без шапки, в потёртых штанишках, сквозь которые светится тёмное голое тело, он безучастно смотрит по сторонам.

Кругом — дремлющие поля, впереди — безотрадный знойный шлях…

— Отдохнём, дидусю, — жалобно попросил мальчик, поравнявшись с вербами.

Держащийся за его плечо сивый старец с опущенными книзу усами остановился и неторопливо повёл незрячим лицом по сторонам.

— А что, Остап, — обратился он к товарищу, — не пополудновать ли нам в холодку?

Рябоватый кобзарь, не ответив на вопрос, вздохнул:

— Попить бы…

Слепой старец потянул носом.

— Дымом пахнет. Должно, пастухи близко.

— Отуточки они, дидусю, — сказал мальчик, вытянув худенькую руку в сторону костра.

— Присядем, Микола? — вопросительно проговорил Остап.

Потыкав перед собой палками, деды уселись, свесив ноги в канаву.

Микола достал из-за спины бандуру, тронул морщинистой рукой струны и высоким голосом запел думу:

Нету в свете правды, правды не сыскать,Лихая неправда стала пановать.Теперь маты-правда сидит в той темнице,А злую неправду мёдом угощают.Теперь маты-правда сидит в той темнице,А злая неправда — с панами в светлице.

Пастухи, приподнявшись, слушали. Петрусь, с кнутом через плечо, подошёл к бандуристам, опёрся на клюшку и застыл. Кончил кобзарь и, опустив голову, тихо перебирал струны бандуры.

— Дидусю, ещё спойте, — попросил Петрусь. Кобзарь поднял на него незрячие глаза.

— Только водички принеси.

— Принесу, диду.