Устало переводя дыхание, он глубоко зарылся в сено и, согреваясь, подумал: «Зачем бежал? Чего испугался? Разве боялся кобзарь?»
Ему стало стыдно своего страха.
— Не буду больше трусить, не буду! — твердил Петрусь, засыпая под ровный шум дождя.
Часа через два Петрусь бежал к дьячку отрабатывать взятый зимой хлеб. Солнце, пробиваясь сквозь голубые окна в облаках, ярко освещало деревенскую улицу.
3
У ДЬЯЧКА
— Бери-ка вот корыто, мешок со стручками да садись у крыльца лущить. И чтоб мне до обеда управился. Слышишь?
— Слышу, — с опаской отвечает Петрусь, косясь на дьячиху.
— То-то. Приду — погляжу.
Дьячиха ещё раз оглядела начавшего работать мальчика и удалилась.
— Опять эта дрянь стоит с вёдрами! — уже со двора донёсся её голос.
Оставшись один, Петрусь принялся за дело. Скоро он убедился, что заданной работы хватит не только до обеда, но и в день не управишься. Однако мальчика это не смутило. Он живо вытаскивал из мешка хрустящие пучки: стручки лопались и с сухим треском роняли беленькие яички фасоли. Петрусь проводил по ним рукой, и они гремели, как камешки. Особенно веселило его, когда среди белых фасолин попадались цветные: фиолетовые с крапинками, коричневые, чёрные… Петрусю они напоминали яички маленьких птичек, и он каждую новую цветную фасолину бережно прятал за пазуху.
Неожиданно появлялась дьячиха.
— Лущишь? — односложно спрашивала она.
— Лущу, — в тон отвечал Петрусь и чувствовал, как маленькие глазки дьячихи следят за каждым его движением.
— Да ты скорее пальцами вороши, — говорила она, — как паучок ножками. Вот так… — И толстые её пальцы медленно шевелились. — Видал?
— Видал, — спокойно отвечал Петрусь, а сам думал: «Чего это она такая толстая? А если бы её поделить — сколько из неё вышло бы дьячков?»
Не успела дьячиха отойти, как звякнула щеколда, и на дворе появился дьячок. Петрусь взглянул и сравнил:
— Шесть, как на весах…
А Харитон Иванович, пересекши заросший травой дворик, остановился перед мальчиком.
— Здравствуйте, — сказал Петрусь, порываясь встать.
— Сиди, сиди, — поспешно произнёс Харитон Иванович, махая сухонькой ручкой на мальчика.
Он вытащил синенький в крапинку платочек и стал тщательно вытирать слезящиеся глаза с красными веками.
Мальчик видел его так близко впервые. В церкви, когда Харитон Иванович пел или читал, Петрусю всегда казалось, что внутри у него сидит овца и жалобно блеет. Поэтому он с любопытством оглядел рыжие, стёртые сапоги, серенький просаленный подрясник, маленькое личико с бородкой, похожей на клок сена, и косичку, перевязанную синей лентой.
Протерев глаза, дьячок дружелюбно глянул на Петруся:
— Работаешь, хлопче?
Петрусь молча кивнул головой.
— А чей будешь?
— Потупы Степана.
— А-а-а… Ну, работай. Бог труды любит.
— А вы видели его? — спросил Петрусь.
— Кого это, дитятко? — опешил дьячок, останавливаясь.
— Бога, — тихо ответил Петрусь, глядя на Харитона Ивановича тревожными, пытливыми глазами.
Тщедушная фигурка дьячка согнулась вдвое, рот открылся, глаза налились слезами. Дьячок потрогал мальчику голову, будто хотел убедиться, здоров ли он, и даже перекрестил ему рот.
— Христос с тобой, дитятко! — наконец вымолвил дьячок. — И что ты такое непутёвое выдумал? Да где же мне, грешному, сподобиться такой благодати?
— А отец Евлампий видел?
— А чем же отец Евлампий лучше? Ежели не… — Харитон Иванович хотел что-то сказать, но вместо этого хукнул в кулачок.
— Обедать! — послышалось из окна.
Мальчик бросил работу и вошёл в горницу. На столе уже дымились миски, наполняя воздух вкусным запахом мясного борща.
Петрусь сел и сразу заметил, что миска у него самая маленькая, у дьячка — побольше, у дьячихи же — огромная, налитая до краёв. Густой пар закрывал лицо хозяйки. Отдуваясь, она прихлёбывала борщ.
Петрусь удивился: «Как она не обожжётся? Наверно, остыло» — и, схватив ложку, глотнул.
Раскалённый борщ ожёг рот. Петрусь закашлялся, исподлобья взглянул на дьячиху.
— Ты чего это вылупился?! — напустилась она, Петрусь поспешно схватился за ложку и уже не смел поднимать глаз.
Тем временем дьячок налил горилки в зелёную лампадку и со словами «Господи благослови» опрокинул её в рот; сморщился, чихнул и еле выговорил:
— Эко славное зелье!..
После этого дьячок как-то обмяк и обратился к Петрусю со словами:
— Правду ты, хлопче, говоришь: «Бог-то бог, да сам не будь плох». Вот как я сегодня: панихидку отслужил — есть и горилка и закуска. А не пойди я, то и лежал бы, пока не опух. Вот так-то… А до бога ещё и разум нужен. Одним богом не проживёшь…
— Ты чего это, старый дурень, болтаешь? — сердито сказала дьячиха.
— А вы, Прасковья Ивановна, хлопчику ещё борща подлейте да мясца дайте: сами же говорите — работящий, — осмелился вымолвить дьячок.
— Что вы, Харитон Иванович, суётесь не до своего дела! — оставив ложку, сказала дьячиха.
«Погоди, я тебе что-то подстрою!» — мысленно погрозил ей Петрусь.