Петрусь Потупа

Прислуживающая у стола немая девушка Фрося бросала на мальчика сочувственные взгляды. На второе она принесла кашу и сама хотела положить ему, но дьячиха перехватила у неё ложку, и в миску Петруся упал комок каши. А когда Фрося принесла крынки, то Петрусь вместо густой, вкусной ряженки получил синее, снятое молоко.

Мальчик встал из-за стола голодным. Он хотел выйти, но дьячиха протянула ему нож:

— Будешь срезать подсолнухи. И чтоб три мешка набрал! Только смотри не спи… А придёт Данило, школяр, — разбудишь Харитона Ивановича.

Петрусь вышел потупясь: Данило был его старый враг. Сын богатого мужика и старосты, Данило Гулый не мог примириться с тем, что не он, а голодранец Потупа верховодит хлопцами. Увидит Данило Петруся на улице — и, приплясывая вокруг него, дразнит:

Козёл с бородой — Потупа с дырой,Козёл с рогами — Потупа с лаптями…

Всё это вспомнил Петрусь.

«Теперь он придёт и будет надо мной смеяться», — думал он.

Мальчик уныло потащился на огород. Вяло срезал он шляпки подсолнухов, лениво совал их в мешок. Думая о том, чем бы досадить дьячихе, Петрусь оживился. Работа пошла спорее. Мешок наполнился, и мальчик потащил подсолнухи к крыльцу.

Только он высыпал свою ношу, как вдруг чья-то рука осторожно коснулась его плеча. Петрусь оглянулся. Перед ним стояла Фрося. Щеки её зарумянились, глаза таинственно и весело блестели. Она сунула руку за пазуху, вытащила большой, сложенный надвое кусок хлеба с салом и протянула его мальчику. Петрусь даже оторопел. Но когда Фрося замычала и знаками показала, чтобы он ел, Петрусь понял и несмело взял хлеб. Фрося исчезла, но вскоре снова появилась с полной миской сметаны и несколькими кусками пшеничного хлеба. Всё это она положила мальчику на колени. «Ешь», — говорили её глаза. Петрусь с испугом оглянулся на хату. Тогда Фрося, приложив к щеке ладонь, наклонила голову, закрыла глаза, показывая этим, что в доме все спят. Петрусь стал есть, а Фрося жестами изображала, какая дьячиха толстая, как она ест, как ходит. Петрусь смотрел на девушку и смеялся до слёз.

Фрося расстелила на вышелушенных стручках рядно, чтобы Петрусь ложился спать, а сама, захватив мешок, пошла докончить за него заданную дьячихой работу.

Через час из будки вылез сонный Полкан и глухо залаял на калитку. Исполнив свой долг, собака выгнула дугой спину, широко зевнула и, гремя цепью, снова забралась в будку. Лай разбудил Петруся. Открыв глаза, он увидел Данилу, прикрывающего калитку. Петрусь взбежал по ступенькам крыльца и наткнулся на спящего на полу дьячка.

— Вставайте, Харитон Иванович, школяр пришёл! — крикнул Петрусь так громко, что мухи, облепившие лицо дьячка, роем поднялись в воздух.

Харитон Иванович испуганно открыл глаза:

— Что такое?

— Школяр пришёл!

— А, школяр… Хай его бис забере! — проговорил дьячок и снова закрыл глаза.

— Да вставайте, Харитон Иванович! — тормошил его Петрусь. — Прасковья Ивановна наказывала.

Дьячок сел на пол. С минуту его лицо изображало страдание, словно он вспомнил что-то мучительное.

— Вот навязался на мою душу!.. Дай руку, помоги подняться… Вот так. А теперь неси водички лик сполоснуть.

Пока дьячок сморкался и фыркал, а Петрусь поливал, Данило стоял к ним спиной и, задрав голову, что-то высматривал на небе.

Но вот дьячок умылся, и мальчики, не глядя друг на друга, разошлись по местам.

«Хорошо ему, — принимаясь за работу, думал Петрусь о Даниле, — учится читать. Вот бы мне!..»

— Благослови нас, господи, на тяжкий подвиг… — начал Харитон Иванович.

После такого вступления он спросил:

— Уроки выучил?

— Выучил.

— Ну, рассказывай богородицу.

— «Богородица дева, радуйся…» — бодро забасил Данило молитву и вдруг смолк.

— Так, добре. Дальше.

Данило молчит. Слышно, как жужжат мухи.

— Дальше, дальше! — нетерпеливо торопит его дьячок.

— А дальше не помню…

— Да ты, верно, не читал!.. По глазам вижу, что не читал. Говори: не читал?

— Нет.

— Ох, аспид, что мне делать с тобой? — вспылил дьячок. — Вот тебе!

Раздаётся глухой удар.

«Святой книгой бьёт», — догадывается Петрусь.

— Что вы, Харитон Иванович, дерётесь! — плачущим голосом говорит Данило. — Я батьке скажу.

— Чтоб он пропал, твой батько! То он и подбил меня учить тебя, недотёпу. А если б не голова[1], так — тьфу! — взялся бы я учить такого дурня!..

«Неужели так тяжко учиться?» — думает Петрусь, слушая, как шелестит бумага.

— Перейдём до грамматики, — говорит дьячок, — Ты плохо читаешь, не помнишь букв. Я тебе задал повторить все буквы. Повторил?

Данило не отвечает.

— Ну, эта как называется?

— Глаголь.

— Где ж глаголь?! — кричит дьячок. — Очи, что ль, у тебя повылазили? Два месяца долблю тебе, что это буки… Ну, а эта?

— Добро, — дрожащим голосом отвечает Данило.

— Господи, чем я согрешил перед тобой? За что ты послал мне такого дурня? — в отчаянии схватился за голову дьячок.

Петрусь приподнялся на цыпочки и увидел, как Харитон Иванович, воздев руки к небу, вопит:

— Уйди, Данило, уйди с глаз моих!

Данило, с красным лицом, схватил шапку и, прошмыгнув мимо Петруся, захлопнул калитку.

— Петрусь, — слабо позвал дьячок.