ПГТ

Прихорашиваются местные. Гость же! Выцветшую толстовку Олимпиада-80 на рубашку сменят. Кучу хлама на главной дорожке двора уберут а то полгода лежит и сам палец зашиб и кум на Покрова лоб расифонил. Матом не ругаются слова приличные подбирают тяжело. На детей не орут почем зря. Как будто городской с фонарем пришел все темные уголки высветил. Что в потемках казалось вроде и ничего перед ним кажется грязненьким и глупеньким.

Но и городской не каждый умный. Бывает палку перегнет. Обидит кого или святое заденет. А святого у нас поболе будет чем у столичного бедолаги. Нам же каждый камень ребятенок вон соседский как свой. А еще дом есть. Мать с отцом там жили.

А в городе каждый сам по себе и отчетом никому не обязан. Вот и обижает городской сам того не ведая. Часто не со зла. И вот тут берегись могут не спустить. Хотя чаще прощают что с убогого возьмешь. А кабы местный понял что он какой есть тем и хорош то и разговор може пошел бы по-другому.

По телеку тут показывали есть жаба такая пипа суринамская. Раздувается до невероятных размеров. Вот и мы так друг перед другам дуемся на кой непонятно. Городской перед деревенским деревенский перед городским. Нет бы послушать да понять друг друга. У нас парень один в школе в сочинении написал "человеку нужен человек а иначе и тортик съесть не с кем".

У нас и местных то честно говоря по настоящему нет. Понаехали отовсюду кто с северов кто с Белоруссии или еще откуда. А все тут и там слышится что местные уроды. Если спросишь где же вы увидели этих местных получишь ответ "как где вот же они же вокруг!" Так и живем. Среди уродов.

Твой вечно и навсегда Федор".

Молодец Федор Иваныч. Припечатал соотечественников, как отрезал. Но информация, несмотря на ее внешнюю бессмысленность для меня ценна. Они тут, оказывается, все с гонором. Живут сложной, насыщенной внутренней жизнью. Нужно учесть, чтобы не влипнуть.

– Ты не спишь там? – раздался с улицы голоса Дмитрия. – Давай, пошли, борщ стынуть изволят.

Я и не думал, что прошло так много времени. Ну, что ж, пошли так пошли.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Аз есмь царь

Стол для званого ужина был накрыт в беседке, и представлял он собой кулинарный шедевр из разряда "все свое". Про огурчики-помидорчики свежие-маринованные даже говорить не стоит, это мелочи. Разнообразие салатов, как легких, овощных, так и серьезных, майонезно-сметанных, веселило голодный глаз и свидетельствовало о том, что можно остаться сытым, ограничившись только ими. Но поставить точку в этом месте не позволил бы борщ, уже разлитый по тарелкам: настоящий, с жировой слезой, настолько густой, что любая, самая тяжелая, ложка осталась бы стоять в нем вертикально, если бы кто-то решил ее туда установить.

Такое преизобилие не очень здоровой, но вкусной пищи, казалось бы, исключало любую возможность помыслить о чем-то еще. Ан нет! На небольшом столике возле мангала стояла алюминиевая миска с мясом.

Про запотевшие бутылки даже говорить не буду. Просто скажу: они были. Они были, как тот последний мазок мастера, который отличает художественный шедевр от школярской поделки.

О десерте после созерцания всего этого великолепия не хотелось и думать, но по краю сознания блуждала мысль, что без него здесь не обойдется. Не те люди.

– Это на потом, – несколько успокоил мастер Дима, указывая на мясо. – Сейчас закусим, а после будем шашлык жарить. Заодно и разомнемся чуток.

Мастер Дима, по случаю застолья, сменил комбинезон на брюки с рубашкой. В вихре захвативших меня событий я позабыл описать его внешность, что и делаю, исправляясь.