Пьяная Россия. Том 3

Дрожа от гнева, Владимир расставил по полу свечи, зажег и, вытащив записную книжку, куда выписал заклинания, призывающие темных духов отомстить обидчику, принялся читать. Прочитал все, задул свечи и не чувствуя облегчения на душе, кинулся за компьютер.

После, за компьютером он стремился излить обиду в романе, но час проходил за часом, день за днем, а написанное его не удовлетворяло и хорошо, что времена печатных машинок прошли, не то, порванная пишущая бумага устилала бы пол вместо ковра.

Наконец, роман был написан и он отослал его, по старинке, почтой, предварительно распечатав в компьютерном салоне, на принтере.

Через несколько дней, письмо пришло обратно, с указанием: «Адресат не проживает».

Не выдержав, Владимир сам примчался во двор Дарьи. Давешние алкаши, будто и не прошло столько времени, топтались на том же месте.

Он ворвался в подъезд, бегом по ступеням лестницы и наткнулся на запертую дверь. Никто не ему открыл, а на требовательный стук выглянула соседка, узнала Владимира, все же он с месяц жил в этой квартире, и, сохраняя невиданное спокойствие, поведала о пьяном дебоше и об убийстве, когда бритоголовый хам, которого Дарья притащила из ночного клуба, задушил ее.

– Полиция забрала преступника! – крикнула она вслед Владимиру.

Неистово сияло солнце и смеялись дети, а Владимир шел, пошатываясь, бормоча о своей невиновности, магический обряд, который он провел, чтобы причинить вред Дарье, так и сверкал перед его мысленным взором яркими вспышками свечей, из ослабевших рук его посыпались листки рукописи.

– Эй, мужик! – окликнули его пьяницы.

Но он не остановился.

– Не люблю читать! – сказал один другому, поднимая листки и бережно разглаживая ладонью. – Ты смотри, сколько понаписано!

Тайны семьи Романовских

Анна сунула в рот сигарету, но не зажгла, ожидая, когда ее кавалер догадается поднести зажигалку. Но он не замечал, увлекшись беседой о своих достижениях и планах на будущее, которое он ловко прикрывал словами: «государственное дело». Наконец, Анне надоело слушать его болтологию и, вынув сигарету изо рта, она сухо осведомилась, когда же он уже что-то закажет? Кавалер тут же всполошился, схватил меню, и моментально пробежав, охватив взглядом не только названия блюд, но и цены, схватился за карман брюк. Анне так и представилась горстка звенящей мелочи, перекатывающаяся вместе с автобусными билетиками и крошками семечек в темном мешке кармана.

Но отчаянно хотелось есть и она, пристально глянув на своего ухажера, выхватила из его скрюченных пальцев меню, быстренько заказала официанту две тарелки грибного супа, две порции мясного рагу, два летних салата и два сбитня.

Он жадно слушал и теребил карман. Обед принесли быстро. Не стерпев, он накинулся и молча, жадно съел. И пока не стал лепетать о финансовых трудностях на благо «государства», она рассчиталась, достав моментальным, точным движением привычного к большим деньгам, человека, нужную сумму.

Повеселевший ухажер болтался рядом, когда они покинули гостеприимное кафе. Анна вынула из пачки сигарету, щелкнула своей зажигалкой, закурила, оценивающе оглядела все его ужимки и ухмылки.

– Ну, а в постели ты тоже баба? – прервала она его словесный поток.

Он смолк, на лице у него явственно отразилось такое вожделение, что и, боже ты мой! Но Анна не поверила, а шагнула к нему вплотную, тесно прижавшись и не давая отшатнуться, обхватила одной рукой, другой проверила:

– Фи! – скривилась она и сплюнула на чистый асфальт. – К тому же импотент!

И зашагала прочь, нисколько не заботясь о чувствах оставленного ею кавалера.

Анна Романовская, последний отпрыск знаменитого рода сумасбродных художников, театралов, поэтов, была двадцатипятилетней упрямой особой.

Светская жизнь, вот что ее интересовало, поэтому в субботние вечера особняк, принадлежавший ее семье, всегда был полон гостей. На празднике жизни царила оживленная атмосфера, в гостиной, комнатах, в саду, словом, повсюду, слышался смех и разговоры о политике, моде, литературе. Знаменитости, окруженные подобострастно прислушивающимися к каждому слову «звезды» поклонниками и поклонницами, растягивая слова, важно говорили о какой-нибудь безделице. Гвоздем программы всегда были либо одухотворенно исполняющий Ференца Листа известный пианист, либо скрипач, виртуозно играющий на скрипке, которому аплодировали стоя. Иной раз, Анна уговаривала засветиться перед публикой неизвестную, но весьма экстравагантную группу, подвизающуюся в стиле хип-хопа. Бывало, соглашался выступать целый оркестр народных инструментов, после чего еще долго гости распевали полузабытые, но такие родные старинные русские песни.

Бывало, к собранию гостей присоединялась бабушка Анны, Анфиса Сергеевна. И касаясь тонкими белыми пальцами кого-либо, робко дотрагиваясь до плеча мужчины или женщины, она шептала трагически:

– Какое несчастье состариться и умереть!

Анфисе Сергеевне сочувствовали, ей уступали мягкие кресла и диваны, но она, игнорируя, лишь покачивала головой и говорила, скорбно глядя на гостей:

– Как жаль, что я так и не дождусь лекарства от старости!