Пьяно-бар для одиноких

— Ну ладно, Хавьерчик, — говорит, — споем для Маракаибо. — И начинает песню, очень модную в начале семидесятых, когда я был с Рикардо Луисом. Эту, где поется: «И я готов бежать по следу твоему, как волк обезумевший...» Ах, как она мне нравится, какие воспоминания вызывает о тех безумных днях в Пуэрто-Вальярте[45], да и парень поет очень здорово. От этой мелодии у меня перед глазами встает все связанное с моим Рикардо Луисом, накатывает, вырисовывается все четче — «с дверью, открытой нараспашку...» — и уже прокручивается в памяти то, что было дальше, что неизбежно приводит к Хенаро, к нашим отношениям, которые так жестоко и необъяснимо оборвались из-за этих лилипуток, будь они прокляты. О Господи, как хрупко все в этом мире!

Сеньор Ласло, главный продюсер, позвал меня однажды вечером и спросил, не соглашусь ли я ввести в телесериал, который мы скоро начнем снимать, еще одно действующее лицо — лилипутку. У него вечно возникали самые неожиданные идеи, когда более, когда менее гениальные. В прошлый раз он навязал мне героя, который после пятнадцатилетнего брака бросил жену и стал жить с... уточкой.

— Великолепно, сеньор Ласло! — сказал я. — Они такие пластичные, правда? И такие странные!

— И как ты это представляешь? Какой она будет на экране?

Я задумался и, помедлив, сказал:

— Ну, наверное, как в цирке: котелок, балетное трико... Что-нибудь в этом роде. И пухленькая.

— Но как ты ее вставишь в сценарий?

Я подумал еще немного — у меня никогда не было быстрой реакции — и сказал:

— Она влюбит в себя нашего полковника, завладеет его душой, порушит его семейную жизнь — словом, растопчет все и вся.

Сеньор Ласло глянул на меня с довольной улыбкой и поручил отыскать карлиц для пробы.

— Надо выбрать красивую, но главное, чтобы в ее глазах, в улыбке было что-то порочное.

Сказал все это с такой горячностью, что я не мог не подумать: «Видимо, давно мечтает затащить в постель лилипуточку». И невольно возник перед глазами образ похотливого карлика с могучими причиндалами.

Словом, я незамедлительно начал действовать, и через два дня мне позвонила моя приятельница:

— Луис? Я нашла фантастическую карлицу... Где и когда мы встречаемся?

В пять двадцать я, почему-то волнуясь, открыл дверь моего офиса, и вошла Марикрус с крошечной женщиной — ну что-то потрясающее! Она была чуть меньше метра ростом и одета так, точно собралась на карнавал в Рио-де-Жанейро. Ее нежная и наивная улыбка сразу тронула меня, нет, правда, она показалась мне очень деликатной и нежной.

— Как тебя зовут, дорогая? — спросил я.

— Марибель. Я лилипутка Марибель. — В ее голосе чувствовалась настороженная сдержанность.

— Садитесь, садитесь, пожалуйста, — сказал я, пропуская их в комнату. Пока пили чай, я беседовал с ней, как беседую со всеми в подобной ситуации.

— Плохо, что у тебя нет никакого опыта в кино.

— Но мне так хочется попробовать!

У нее и впрямь было очень красивое личико, без типичных для карликов черт — ни выдающихся скул, ни приплюснутого носа, ни деформированных ушей. Я мысленно приставил это лицо к телу нормальной женщины — ну просто чудо!

— У тебя есть жених... друг сердца?

Ресницы ее дрогнули, она глянула на меня и, осмелившись быть смелой, сказала:

— Это разве должно входить в мой curriculum?

Я не знал, что ей ответить, поскольку задал этот вопрос в надежде, что вдруг в уголках губ появится хоть какой-то намек на порочность, о которой возмечтал сеньор Ласло. И снова мысленно увидел карлика со всем его хозяйством. Мы условились встретиться на другой день в студии.

Все это вполне может походить на рассказ, достойный пера знаменитого Риплея[46], что-то потустороннее, ибо Марибель была не единственной карлицей, с которой я сумел познакомиться в течение дня. И, к слову сказать, не самой интересной. Второе маленькое чудовище предстало передо мной, когда я вошел в дом на проспекте Реформы, где мы с Хенаро собирались снять прелестную квартирку, под окнами которой мягко покачивались верхушки деревьев, точно волны безбрежной зелени. Я постучал привратнику, чтобы попросить ключи, и мне явилось одно из самых дьявольских и неприкаянных существ, какие я когда-либо встречал. Спину пронизал холод, и я чуть не закричал от ужаса, но сдержался, крик застрял комом в горле, что стоило мне огромных усилий. Смуглая и совсем молоденькая лилипутка — лет семнадцати, не больше — с чувственными, точно набухшими, губами, напоминающими моллюска. «Карлица-шлюха», — ахнул я и совершенно растерялся, в голове вертятся мысли о сеньоре Ласло, о телесериале, а я, не зная, что сказать, стою и смотрю, не отрывая глаз, словно в этом крохотном создании — она казалась еще меньше из-за горба почти совершенной овальной формы, который странно острился по всей спине, — заключалась какая-то особая магнетическая сила.

Взяв ключ, она поднялась со мной в квартиру. Мое замешательство росло и стопорило разговор, который мог быть на пользу и телесериалу, и странным образом прихотям продюсера.

— Тебе нравится телевидение? — спросил я, кое-как овладевая собой.

— Меня называют Нелли, — сказала она.