Пиар добра или как просрать всё

Я задумался тогда над мамиными словами. Действительно, интересно, почему в юности все пишут стихи? Пишут и пишут. Прямо беда. Каждый кретин их в юности пишет. Каждая телочка – и та пишет. Типа: ночь, родаки на даче, я такая, одна, у окна, так хочу любить, слушаю Цоя, грущу, и только моя помада знает, как я люблю Игоря. Да. Юношеская поэзия – это кретинизм.

Но это еще что. Есть такие, что и после шестнадцати стихи писать не перестают. Пишут и пишут. Уже за сорокет, а то и за полтос, уже яйца седые, радикулит, геморрой, простатит, а он все ходит в редакцию журнала «Юность», романтично так вбегает в редакцию, взлетев по ступеням, плащ нараспашку, чичи горят, вбегает, и к редакторше: вот, принес своих новых стишат, вы меня не помните, да, жалко, а я уже был у вас, вот мои новые стихи, вот, почитайте, они хорошие, напечатайте их, пожалуйста, я согласен на любой тираж, самый маленький, мне и гонорара не надо, у меня пенсия хорошая, по какой теме стихи, да по той же теме, что и прежние, те, про которые вы тогда сказали, что худшего говна с роду не читали, а, вспомнили, ну вот, как хорошо, что вы меня вспомнили, так вот, стихи я писать не перестал, как вы советовали, а наоборот, еще больше писать стал, знаете, так пошло легко, прямо утром встаю, не умываюсь, не писяю, а сразу за стол, и стихи льются легко, сами собой как-то, прямо льются из меня, знаете, у юного Блока так бывало, да, ну я сразу к вам, вот, только от стола, еще не умывался, не писял, вот, мои новые, я назвал цикл «Первая любовь моя», ну почему сразу – вон отсюда, нет, пожалуйста, не надо охранника, я сам уйду, извините, уже ухожу, но напоследок я скажу вам, в глаза, слушайте голос поэта, да как ты смеешь, сучка ты тупая, я же поэт, у меня везде так тонко…

Да. Есть такие. Я в юности твердо решил, что застрелюсь, если до такого позора доживу. Но я всегда точно знал, что не доживу.

Почему, все-таки, все в юности пишут стихи? Ответ прост. Гормоны. Если бы я сейчас писал стихи, я бы назвал свой сборник именно так: «Гормоны». Хорошо. Честно. Гормоны. Хорошее название.

Медведей безвинных

Стасик Усиевич, когда был юн, вдруг написал однажды вот что:

…За век такой длинный,

За русских медведей,

медведей безвинных…

Мне понравилось. Хорошо это как-то – медведей безвинных. Век такой длинный - это так себе, полная хуйня, да и не геройская это маза – век длинный, геройская маза – век короткий. А вот «медведей безвинных» - это хорошо. Никто меня не убедит в том, что это плохо. Потому что я всегда отличу хорошую строчку от плохой. Это меня Бунин научил.

Но много позже я понял, что мама была права. Чтобы быть поэтом, не обязательно писать стихи. Стихи – это повод. Поэт – это путь. Вот что отличает хорошего поэта от плохого. Плохой поэт всю жизнь пишет стихи, как полный мудак, потому что он и есть мудак, потому что только мудак может всю жизнь писать стихи, как будто больше нечем заняться. Профессионально заниматься поэзией вообще могут только пидарасы. А настоящий поэт не станет зарабатывать стихами. Потому что это позор.

Да. Я остаюсь поэтом. И всегда останусь. Разве может быть поэт – в прошлом? Я всегда думал, что поэт не может быть «в прошлом», потому что у настоящего поэта нет будущего.

После ванной Стасик Усиевич, здорово пахнущий творогом и яйцом, обычно устало говорил:

В поэтических кругах, где мы должны вращаться… Очень модно пить кофе. Есть?

Затем Стасик довольно быстро выпивал все имевшиеся в доме запасы кофе, съедал весь сыр, Стасик любил сыр, и, оседая в кресле, икая, говорил:

Давай поговорим. Ик. Ик. О поэзии.

В общем, Стасик был двойственный человек. Он был эдакий полу-ангел, полу-аннус. Но я к этому терпимо относился. Потому что мне нравилась строка «медведей безвинных», которую написал Стасик, потому что я сам всегда был, в сущности, медведем безвинным.

Кроме того, я считал, что поэт может себе позволить любые изъяны, поэт ведь – не ангел, потому что поэт-ангел – это либо Блок, но Блок рождается раз в тысячу лет, либо - простой пидарас.

Стасик любил читать стихи и при этом кушать. Мне это было непонятно. Я не понимал, как можно читать стихи и при этом намазывать масло на хлеб. Стасик делал это так. Один слой масла жирно намажет на хлеб, ножом, потом еще слой положит, потоньше, улыбаясь маслу, и поверх первых двух - еще слойчик, третий, самый тонкий и вкусный. Стасик говорил, что сливочное масло очень смягчает пищевод. А моя мама очень ругала меня за то, что масло у нас в доме быстро кончалось – мама догадывалась, что масло уходило на смягчение пищевода Стасика. Мне, конечно, не было жалко масла. Но я не понимал, как Стасик может мазать пищевод и одновременно читать стихи.

Я решил сам попробовать и пришел к поразительному открытию. Оказалось, что плохие стихи можно читать и при этом кушать, а хорошие – нельзя. Истинного поэта нельзя читать без того, чтобы пропал аппетит.

Поэт и деньги

Самые жаркие споры у нас со Стасиком разгорались на тему поэтических заработков.