Пиар добра или как просрать всё

А второй тип телочек – это очаровательные клубнички. Это более домашние телочки. Такое название я дал этому типу телочек, когда одна телочка, которая постоянно жевала конфеты, однажды и меня угостила. Я взял конфету, прочитал название, и удивление настигло меня. Конфета называлась «Очаровательная клубничка». Мне было страшно представить это. Ведь у меня всегда было развитое воображение. Я представил себе, что очаровывать меня начинает клубничка. Большая, как Валуев. Мне стало страшно. Конфета оказалась, кстати, адской. Это был сгусток каких-то медленно действующих на мозг ядов, ярко-розового цвета. Вкус держался у меня в пасти сутки. А из организма, я думаю, очаровательная клубничка вообще выводится много лет, как стронций.

Так вот, очаровательные клубнички – они более домашние, ухоженные, чистые снаружи, чаще всего носят длинные волосы и «Дольче Габбану» - не всегда из Милана – чаще, из Черкизона, но если вдуматься, какая разница. Очаровательные клубнички не бухают в подъезде, и не харкаются себе под ноги, потому что они женственные. Женственность – одна из самых отвратительных хуйнь, лично я так считаю.

Женственные телочки слушают Цоя так: наполняют ванну водой, пускают в воду зажженные свечки, выключают в ванной свет, включают Цоя, ложатся в ванную, и лежат - в темноте, в воде, при свечах, как Сатана. И тоже представляют Игоря, и вспоминают, как он посмотрел на дискотеке, и какой у него был в этот момент на голове выщип. Хорошее, кстати, слово – выщип. Очаровательная клубничка вспоминает Игоря с выщипом и плачет.

Скоро из-за двери раздаются робкие возгласы домочадцев: мол, ебана рот, ты сидишь в ванной уже три часа, мы тоже хотим помыть свои туловища, сделай Цоя тише и выходи, в рот нам ноги! Тогда телочке приходится поспешно гасить свечки и выходить из ванной, с мокрым лобком и заплаканными глазами.

Так два типа телочек слушают Цоя. А потом телочки становятся женщинами в блузках. И те, и другие. Парадокс? Нет. А в чем еще им ходить, они же женщины. Ясен хуй, в блузках. Гопницы становятся проститутками и продавщицами мороженого. А иногда так – сначала становятся проститутками, но так как у проституток ранняя пенсия, как у Волочковой, то потом становятся продавщицами мороженого. Может быть, даже есть какая-то связь между проституцией и продажей мороженого. Но какая? Страшно об этом и думать. А очаровательные клубнички становятся бухгалтерами. Всегда. Так вот, мой вопрос – как сказывается потом на продавщицах мороженого и бухгалтерах то, что в юности они слушали Цоя? Ведь как-то должен сказываться на них Цой? Ведь они слушали его в подъезде, и харкались, и бухали, и плавали в ванной, как утки. И плакали. У Игоря – выщип. И что? Потом стали женщинами, надели блузки, и все. Так что получается, никак не сказывается на них Цой? Получается, так. Никак Цой не сказывается. Это факт, и он впервые мной опубликован открыто.

Не знаю, как бы отнесся Цой к этому факту, если бы узнал. Мне кажется, если бы он узнал про это, он бы романтично закурил, поднял воротник плаща и ушел бы с гитарой в ночь на хуй.

Черный авангард

Я с детства был очень музыкален. Потому что в детстве я жил у кладбища. И часто утром, особенно, летом, я просыпался от звуков похоронного марша. Покойников на руках величественно несли мимо нашего двора, вверх, в гору. Я воспитывался на классике.

Первой музыкой, которую я полюбил и стал слушать потом, в юности, был джаз. Как ни странно, полюбил джаз я благодаря своей маме. Странным было то, что сама мама джаз не любила. Она любила танго. Она, кстати, и научила меня танцевать танго, и вообще – танцевать. Выше было бегло сказано, но в дальнейшем еще будет сказано, что я стал позже мощным, свирепым танцором.

Мама, когда я еще учился в школе, купила проигрыватель. И пару колонок. И пару пластинок. Это был Луи Армстронг – ранние записи. Я был сразу очарован. Да и как я мог пройти мимо джаза, ведь это – свободная импровизация бывших рабов. Это очень веселая музыка. Мне она понравилась. Я стал собирать джазовые пластинки. Собирать их приходилось по одной, потому что тогда они не продавались так широко, как сейчас продаются на разных носителях всякие пидарасы. Я стал собирать пластинки, и вскоре у меня была небольшая коллекция. Почти каждый день я протирал свои пластинки бархатной тряпицей, это был обрезок, оставшийся от декадентской горжеточки моей подруги Зямы Гиппиус, см. выше.

Мне нравилось смотреть на черный винил. Что и говорить, винил – это вещь. Можно разве сравнить с дешевой сидюшкой или уродливой флэшкой? Нет. Когда держишь в руках виниловый диск, тяжелый и черный, это ощущение. По-другому описать не могу, потому что кто пробовал, и так поймет, а кто не пробовал – тот долбаеб в плеере.