Пять лет рядом с президентом

Везде отключили свет. Исчезли световые маяки для наводки вертолетов. В результате, как мы потом узнали, от высадки вертолетного десанта на крышу Белого дома в последний момент путчистам пришлось отказаться. К двум часам ночи 21 августа по разным причинам, в том числе благодаря нашему противодействию, стало ясно, что не все войска вышли на исходные позиции для штурма. У заговорщиков царили хаос, неразбериха и страх.

По-моему, в районе трех часов ночи из центра связи Ельцин разговаривал по телефону с Крючковым. Я был рядом и слышал не только слова Бориса Николаевича, но и Крючкова. На этот раз связь работала отменно.

– Вам наверняка известно, что на вашей совести уже жизни трех убитых молодых ребят. Вы должны срочно прекратить военную операцию и вывести войска из Москвы.

– Необходимо срочно вылететь в Форос и встретиться с Горбачёвым, – резко сказал Ельцин.

– К сожалению, у Михаила Сергеевича острый приступ радикулита, он болен, встретиться с вами не сможет, – запинаясь, мямлил Крючков.

– Полагаю, что радикулит – это не основание для введения в стране чрезвычайного положения. Вы наводнили Москву танками и солдатами…

Крючков понимал, что решающая ночь на 21 августа ими была уже безнадежно проиграна. С большой неохотой он все-таки согласился лететь в Форос, но предпочел полететь отдельно. Вернее, вместе, но с другими путчистами, чтобы сделать еще одну попытку перетащить на свою сторону Горбачёва или вымолить у него прощение. Естественно, что осмелевший после провала путчистов Михаил Сергеевич опять их послал.

За счет умелой организации обороны Белого дома, о чем путчисты, конечно, знали, за счет работы в войсках, за счет контактов с командирами спецназа КГБ (один из членов штаба моего министерства лично знал Карпухина – командира группы «Альфа» – и дважды встречался с ним, убеждая не проливать кровь), благодаря мужеству москвичей нам удалось предотвратить начало гражданской войны. Это один из главных итогов этих героических трех дней. Все мы валились с ног от усталости, напряжения и бессонных ночей.

Утром 21 августа на внеочередной сессии Верховного Совета РСФСР многие члены парламента возражали против вылета Ельцина в Форос, посчитав это возможной ловушкой заговорщиков. От этих авантюристов можно было ожидать любых провокаций. Тем более что накануне председатель КГБ СССР Крючков предложил путчистам взять на вооружение тактику «вязкой борьбы». Тогда Силаев предложил, что он полетит с Руцким вместо Ельцина. На том и порешили.

Самолет с группой захвата, а если точнее, с боевой группой для освобождения Горбачёва, во главе с министром внутренних дел РСФСР Андреем Дунаевым и тридцатью шестью решительно настроенными вооруженными офицерами МВД вылетел в Крым. В самолете ТУ-134 находится также ряд политиков, которые и руководили освобождением президента СССР: кроме Силаева, Руцкой, Примаков и Бакатин.

Глубокой ночью самолет с Горбачёвым без помех приземлился во Внукове – об этом объявило радио Белого дома. Мы встретили эту новость аплодисментами. Все ждали, что вот сейчас он приедет и скажет свое веское слово… Михаил Сергеевич очень устал (это понятно, но ведь все мы были на грани эмоционального срыва) и из Внукова уехал с семьей прямо на дачу.

На следующий день Горбачёв вновь нас очень огорчил. Во время пресс-конференции, на которой он сказал свое знаменитое «Я вернулся в другую страну» и «Мы знаем, кто есть ху», Михаил Сергеевич вновь стал рассказывать о социалистическом выборе СССР, что КПСС не виновата… В отличие от Ельцина, который решительно порвал с партией власти, Горбачёв никак не мог оторваться от пуповины КПСС и «социализма с человеческим лицом».

Впрочем, и мы боролись не столько за него, сколько против неосталинистов, за свободное демократическое будущее наших (и ваших, дорогой читатель) детей.

22 августа к трем погибшим защитникам демократии неожиданно добавились жертвы со стороны участников ГКЧП. Покончили жизнь самоубийством выстрелами из табельного оружия министр внутренних дел СССР Борис Карлович Пуго и его жена.

На следующий день слева от главного входа на стеклянной поверхности фасада Белого дома появился кощунственный и неуместный самодельный плакат: «Забил заряд я в тушку Пуго».

Возмущенный таким кощунством, я приказал сотрудникам наряда милиции, охранявшим подъезд, снять плакат. После нескольких минут возражений и изучения моих удостоверений министра и депутата, они нехотя это сделали и унесли плакат куда-то внутрь здания.

Через некоторое время в прессе появились тексты их предсмертных записок:

«Совершил совершенно неожиданную для себя ошибку, равноценную преступлению.

Да, это ошибка, а не убеждения. Знаю теперь, что обманулся в людях, которым очень верил. Страшно, если этот всплеск неразумности отразится на судьбах честных, но оказавшихся в очень трудном положении людей.

Единственное оправдание происшедшему могло бы быть в том, что наши люди сплотились бы, чтобы ушла конфронтация. Только так и должно быть.