Пятая версия

…Известную фразу: «Мой дом — моя крепость» Альфред Роде произносил по-иному: «Моя крепость — мой дом». Он, и никто другой, был владельцем всего этого великолепия! Ему так повезло в жизни, рок, счастливое стечение обстоятельств, его любовь к «Зоннештайну», солнечному камню, привела его сюда. «Он приходил в замок в фюнф ур, йа-йа», — рассказывала мне Лотта. В Кенигсберге она училась и подрабатывала. Искусствоведом. Вначале в Картинной галерее, чье здание сохранилось до сих пор у форта «Врангель», а потом, когда одна из воинских частей выселила галерею, она перебралась в замок, в канцелярию музея, машинисткой, печатала порой до глубокой ночи, так как днем бывала в университете на лекциях. «О, этот их директор! Он приходил в замок в пять утра! И он вначале просто ходил по замок. Ходил, ходил, ходил. Из комнат в комната, из зала в зал. И все смотрел, смотрел, смотрел. На картин, на потолок, где в каждый зал были разный картин. Вас? Йа, на каждый потолок был картин! А потом он ходил в южный флигель, где был янтарный комнат, да-да, ты мне говорил, что ты был во дворец Царский Село? О, это был такой красивость! Не все это был, да? Был, был, был, а теперь это: нет-нет, а мне бы найти господин Фосс, ах, если бы мне его найти!» Лотте зачем-то нужна была справка о том, что она, Шарлотта Крюге, действительно работала в замке с октября сорок третьего по март сорок пятого года, а такую справку мог дать лишь господин Фосс, начальник замковой музейной канцелярии, и время от времени она просила меня, чтобы я сходил вместе с ней в замок. Он был огромен, пуст, страшен, она боялась одна ходить сюда, но надеялась — вдруг господин Фосс для чего-нибудь появится тут?

Как жаль, что мы с ней мало говорили о замке и его сокровищах, Янтарной комнате, других ценностях: ведь она «печатала, печатала, печатала!» списки поступающих в замок сокровищ, какие-то очень важные, порой под грифом «Секретно» документы, письма, она подшивала в толстые папки чьи-то грозные распоряжения, указания, толстые пачки списков картин, икон, фарфора. Она бы могла, наверно, столько рассказать, в том числе и о докторе Роде, который приходил в замок в пять утра, а уходил ночью, который каждый день обязательно, утром и вечером, отправлялся в Янтарную комнату, садился посреди зала и глядел, глядел, глядел…

Пора теперь и нам поближе познакомиться с директором музея Альфредом Францем Фердинандом Роде, заглянем еще раз в его анкету, которую он заполнил 3 февраля сорок второго года по просьбе издательства «Рембрандт-Ферлаг-Берлин» в связи с предложением этому издательству своей рукописи «Юный Коринт». В ней Роде повествует об интереснейшем художнике Ловисе Коринте, кенигсбержце, создавшем множество своеобразных картин, в которых древний город предстает зрителям фантастическим и таинственным, как города, описанные в книгах Гофмана. Да он таким и был, этот город, поднявшийся множеством соборов, дворцов, фортов и замков на высоком берегу реки Прегель. В его каменных недрах были маленькие, с каменными фонтанами и каменными фигурами, уютные, стиснутые стенами старинных домов площади, были такие узенькие улочки, по которым можно было лишь ходить, а если и ездить, то лишь на велосипедах. Набережные Хундегатт, вдоль которых теснились старинные, фахверковой постройки склады, похожие один на другой и совершенно непохожие. На их стенах были каменные картины, изображающие диковинных заморских зверей, которых увидели в дальних странах моряки, парусные корабли, увлекаемые в морскую пучину гигантскими пупырчатыми спрутами, грудастых, с рыбьими хвостами сирен и медведей возле мешков с пшеницей. То была российская пшеница, столетиями доставляемая в Кенигсберг «из страны снегов и медведей». А вдоль набережных теснились парусные и паровые суда, на палубах работали, разгружая трюмы, люди с короткими прогорелыми трубками в крепко стиснутых зубах, моряки, только что прибывшие с кофе из Бразилии или с пшеницей и мануфактурой из российских, эстонских и латвийских портов…