Пятая версия

Но дух, какой силы дух был заложен в этом щуплом теле, в этом человечке ростом едва выше полутора метров! Бедняк со звучным званием «магистр», новатор, создавший поразившие современных ему ученых — да и не только современных — сочинения, скудно питающийся, живущий в убогой комнатушке в мансарде ратуши профессор логики и права Кенигсбергского университета, автор трех выдающихся «критик», создавших ученому мировую славу — «Критики чистого разума», увидевшей свет в Риге в 1781 году, «Критики практического разума» (1788 год) и «Критики способности суждения» (1790 год).

Одинокий педант лишь в шестидесятилетием возрасте наконец-то обзаводится своим жильем на Принцессенштрассе, куда обычно приглашал лишь шестерых гостей к своему столу, так как в доме для гостей было всего шесть стульев и шесть обеденных приборов. И — книги, сочинения, лекции, лекции. Лекции, от четырех до шести ежегодных, рассчитанных на многие часы курсов. Логика, метафизика, математика, педагогика, философская антропология, физическая география, минералогия, астрономия, баллистика и теология. Лекции и беседы. Лекции — споры, дискуссии! Лекции, которые студенты не пропускали никогда, в которых была такая ясная логика, такое точное, доступное повествование, что, казалось, самые сложные вещи становились понятными. Я читаю не для гениев, говорил Кант, а для тех, кто стоит посредине и хочет овладеть своей будущей профессией… Одиночество. Прогулки по одному и тому же маршруту, который в городе получил название «философская тропа», летние выезды за город к другу, лесничему Вобзеру, в тихий и лесистый район Модиттен, где среди куп деревьев виднеется медный шпиль древней кирхи, звон колоколов которой время от времени отвлекал от пера и бумаги. Умер Иммануил Кант в возрасте восьмидесяти лет, в 1804 году, 12 февраля, и был похоронен с королевскими почестями у стены Кафедрального собора, где в 1924 году, в дни празднования двухсотлетия со дня рождения гения, по проекту известного архитектора Фридриха Ларса был сооружен саркофаг под портиком на двенадцати столбах розового порфира…

Однако пора! Выкатываю машину из гаража. Живу на окраине, возле канала Ландграбен; кстати, в документах Георга Штайна как-то мелькнуло это название: канал Ландграбен, поле Ландграбен, район Ландграбен, тоже что-то связанное с поиском Янтарной комнаты. Мои две маленькие собаки, таксы, носятся, лают, думают, что я их возьму с собой. Ну-ка, быстро домой!

— Надо писать во все инстанции! — говорит Ольга Феодосьевна, лишь только садится в машину. — Я уже подготовила письмо. Думаю, что многие ученые университета подпишутся под ним.

— Ты о домике? Я уже написал. В облисполком, горисполком.

— Нет, я о памятнике Канту, конечно, мы ищем его, но найдем ли? И надо писать, просить, ведь надо, чтобы в городе был памятник ему. Знаете, давайте проедемся на Принцессенштрассе?

Давайте проедемся. Сворачиваю направо, налево, вот тут он и жил, бродил в размышлениях, весь будто иссушенный своими мыслями. Выходил в точно определенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже, все было точно рассчитано, все рационально («не делать ничего нецелесообразного» — кредо ученого), да, он был невероятно точен. Говорят, когда он появлялся возле красных готических стен Кафедрального собора, по нему проверяли главные башенные часы. Он никогда никуда не опаздывал, хотя нет, один раз в жизни он все же опоздал: в Кафедральный собор, на свое торжество соединения в супружестве! Так ли это? Или придумано? Опасаясь потерять независимость, он жил спокойной холостяцкой жизнью, опекаемый своей сестрой, пока друзья не уговорили Канта жениться. После долгих размышлений он согласился, тем более что молодая женщина, с которой его познакомили, понравилась ему. «Буду ровно в двенадцать, — сказал он невесте. — Прямо с лекции. Ждите меня в соборе». И заговорился! Спор возник. Истину надо было выявить! И он выявлял, отмахнувшись от напоминания о своем сегодняшнем, таком торжественном, дне. Не дождавшись, невеста выбежала из собора, и лошади, звонко цокая по брусчатке, унесли карету прочь.

— Вон там был его городской дом, — говорит Ольга.

— Сгорел во время штурма Кенигсберга?

— Нет, не сгорел… Он купил его за 5570 гульденов у гугенотов, тут ведь гугеноты жили, вы знаете? Многие из тех, что бежали из Франции после той страшной Варфоломеевской ночи. Жил он только в нижнем этаже, состоящем из трех небольших комнаток, кухни и коридора, а верхний этаж сдавал жильцам.

— Рационалист! А что было в доме после его смерти?

— Ресторан. С бильярдом и кегельбаном. Потом там было справочное бюро, частная зубная лечебница врача Деббелена, а в 1893 году дом был снесен в пользу строящегося рядом универсального магазина.

— Послушай, напомни-ка мне еще разик историю с домиком Вобзера. Почему столько лет никто ничего о нем не знал?