Пятая версия

…Сегодня у меня и моих товарищей, тех, кому небезразлична древняя история нашего города, кантовский день. Кант, философия — и Янтарная комната? Какая тут связь? Но мы ведь ищем не только Янтарную комнату. Вокруг нее возникло столько легенд, шума, публицистики и литературы, что кажется, будто дороже ее и нет ничего на свете! Но разве это так? Вот этот самый домик лесничего Вобзера — ах, если бы нам удалось доказать, что это именно тот дом, в котором часто бывал, да что бывал — работал Иммануил Кант, разве это стало бы менее сенсационной находкой, чем если бы вдруг была обнаружена «Бернштайнциммер»?

Звонок. Гляжу на часы. Это, наверно, Ольга Феодосьевна.

— Привет, Оля. Да, все помню, через час выезжаю, а потом мы отправимся на графские развалины. Полковник нас будет ждать там. Что? Профессора заберем у магазина «Уют». Стихи? Слушаю.

«Графиня скакала на белом коне, оранжевый шарф развевался, — слышу я в телефонную трубку. — Стучали копыта по мягкой земле, туман по полям расстилался»… Ну, до встречи.

Да, до встречи. Еще есть время. Я открываю папку с документами, на обложке которой написано: «КАНТ». Вот его портрет, подарок графини Марион Дёнхофф, которая действительно когда-то по вечерам объезжала свои обширные владения в долине реки Прегель на белой, с длинной гривой лошадке… Подвигаю портрет к свету: маленький, хлипкий человечек с тонкими нервными чертами лица и обширным лбом мыслителя изображен на плотном, желтоватом листе бумаги. Внизу готическая вязь букв, философское кредо понимания сути всеобщности окружающего мира, составной частицей которого является каждый мыслящий человек: «ДВЕ ВЕЩИ НАПОЛНЯЮТ ДУШУ ВСЕГДА НОВЫМ И ВСЕ БОЛЕЕ СИЛЬНЫМ УДИВЛЕНИЕМ И БЛАГОГОВЕНИЕМ, ЧЕМ ЧАЩЕ И ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЕЕ МЫ РАЗМЫШЛЯЕМ О НИХ, — ЭТО ЗВЕЗДНОЕ НЕБО НАДО МНОЙ И МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН ВО МНЕ».

«Нравственный закон во мне…» Как нам всем не хватает этого, в каждом из нас, нравственного закона, нравственности, совестливости, душевности. «Души нет!» — учили меня в школе. «Душа есть», — убеждала меня бабушка. «Чему вы его учите?» — возмущался мой отец. Бабушка, сурово сжав губы, прижимала меня к себе, я ее очень любил, но я не мог не верить и школьным учителям, отцу, сестре Женьке, которая как-то на моих глазах плюнула на икону. «Вот видишь? Бабушка твоя говорит, что если я оскорблю бога, то провалюсь на этом месте!» Она топнула ногой в пол. «Гляди, провалилась, да? Значит, нет никакого бога, нет!»

«Бога нет, души нет… Душу отняли, а чем заполнили образовавшуюся пустоту? Так нас воспитывали, так мы воспитывались, с верой не в бога, а в „великие стройки“, „сияющие вершины“, в недалекое светлое будущее, в котором будет жить „наше поколение“, но что можно построить без души? Какое общество построили?

„…Унд дас моралише гезетц ин мир…“ Иммануил Кант родился в Кенигсберге 22 апреля 1724 года четвертым по счету ребенком в семье, где суровый, молчаливый шорник Иоган и его общительная, любящая детей жена Анна Регина сумели создать атмосферу дружбы и уважения. „Моя мать была любвеобильной, полной чувств, благочестивой и справедливой женщиной и нежной матерью, являющейся примером для своих детей, — вспоминал Кант. — Я никогда не забуду своей матери, так как она посеяла и взрастила во мне первые зерна добра, она открыла мое сердце впечатлениям природы, она разбудила и расширила мой разум, а ее уроки имели постоянное и священное влияние на всю мою жизнь“».

Мальчик рос слабеньким, хилым, что несколько тревожило отца Иогана: чтобы стать шорником, надо быть очень сильным человеком! Да и второй сын не отличался особой физической крепостью, больше тянулся к книгам, а из дочерей какие помощницы в его деле? Учился Иммануил в латинской коллегии (гимназии) Фридриха, окончив ее, поступил в 1740 году в «Альбертину», Кенигсбергский университет. Слабое здоровье, рассеянность и огромная жажда знаний, чтения, жажда книг — таким был Кант в юные свои годы. И невероятная дисциплинированность, регламентация жизни, от которой он не отступался никогда; удивительная гармония труда, отдыха и небольших, но таких важных душе радостей. Природа, общение с ней, попытка и умение проникнуть в ее суть, в понимание ее сложной, трудной жизни. Деревьев, трав, птиц… Смерть доброй матушки, скромный, позволяющий едва сводить концы с концами достаток и учеба, учеба, учеба. Вот и университет позади, бедственное положение семьи не позволяет продолжать учебу, вот и первый оплачиваемый труд: домашний учитель в местечке под Гумбинненом. В марте 1746 года умирает и старый шорник. Ах, эта бедность! Денег не было даже на то, чтобы похоронить Иогана Канта должным образом! Денег не было и на то, чтобы издать свой первый труд «Мысли об истинной оценке живых сил». Издание этой работы финансировал дядя Иммануила Канта, сапожник Рихтер.