Пятьдесят свиданий с врагом

– Простите, мне Холли позвонила, – оправдалась она.

Люк закатил глаза к лепному потолку, а потом залпом выпил горячий эспрессо и поднялся, подгоняя остальных.

– Ты улыбаешься, – снова шепнула Уитни, проходя мимо, и Тони закусил губу, чтобы нагнать драмы на лицо.

Он не знал, в какой момент при появлении Джун перестал хмуриться и начал улыбаться, как блаженный. Ему нравилось слушать ее, следить за мимикой, ловить на себе задумчивые взгляды. Нравилось молчать с ней, просто быть рядом, чувствовать ту необъяснимую связь, которая перестала мучить и начала вдохновлять.

Джун вдохновляла.

И перекрывала кислород, когда смотрела на него.

– Увидимся в антракте, – донесся звучный голос Уитни, и Тони мысленно поблагодарил Фрэнка, который забронировал ложу только для двоих. Люк и Уитни отправились в амфитеатр.

В ложе, отгороженные от других зрителей, они молча заняли места. В нервном предвкушении Джун пригладила копну черных локонов, которые перестала выпрямлять, и сбросила туфли, поджав под себя одну ногу.

Вычурность золоченого эдвардианского интерьера слепила, и Тони невольно опустил взгляд на колено Джун, которое она тут же прикрыла, расправив широкую юбку платья.

– Здесь прохладно, – придумала Бэмби, уличенная в излишней скромности.

Погас свет. Поднялся занавес.

Музыка… гениальная, пожалуй. Актеры пели о Вероне. На длинном узком экране над сценой бежали субтитры, но Тони и без того хорошо понимал французский. Он не отвлекался. Он наблюдал за удивительной девушкой, которая сидела рядом. Джун завороженно следила за актерами, вздрагивая, кусая губы, сминая в кулаках ткань юбки.

Тони не особо любил Шекспира, но сейчас проникся, потому что чувствовал переживания Джун. Кто бы мог подумать, что Бэмби такая романтичная.

Она осталась в ложе во время перерыва, а во втором акте, после бегства Ромео из города, беззвучно плакала о чужой судьбе. По бледному лицу текли слезы, на губах не осталось помады. Она снова была той одинокой американской девочкой, которая когда-то давно стояла посреди гостиной в Иден-Парке, одетая в старые джинсы и мужскую рубашку. Тогда Бэмби так же прямо держала спину, притворяясь, что все прекрасно, поистине великолепно. И, кривясь от кислоты, упрямо пила вишневый компот.

Тони, как заколдованный, протянул руку и тронул ладонью прохладную щеку Джун, стирая слезы. Она смутилась, спрятала взгляд… такая непередаваемо красивая сейчас.

– Бэмби, давай переедем в Иден-Парк до Рождества, – вдруг предложил он, сам себя напугав.

– Ты… ты серьезно? – отвлеклась она от страданий.

– Да. Так будет проще. Нам с тобой.

– А по-моему, это все усложнит.

– Что именно усложнит? Дорогу в универ? Это мелочи.

Она неопределенно пожала плечами.

Чертова неопределенность, как заноза в нервной системе.

– Ладно. Забудь, – с раздражением вздохнул он, отстраняясь, и до конца рок-оперы больше не делал сомнительных предложений.

Занавес. Овации. Одиночество, даже среди тысячи людей. Всего один шаг от Джун, а кажется, что целая пропасть.

– Бр-р, холодно, – поежилась на улице Уитни, и Люк, быстро попрощавшись, увел ее к машине. Люк не любил театры. Вообще искусство не признавал, так что был рад свалить отсюда.

Вечерние огни заливали город золотом. На севере, на утесе, виднелся замок, который стоял там много сотен лет и простоит, наверное, еще столько же… если Арктика не растает и не затопит все к чертовой матери. А потом север замерзнет, второй ледниковый период начнется. Классные перспективы, ничего не скажешь.

Тони был взвинченный. Настроение в хлам.

Джун села на пассажирское сиденье «лэндровера», и он молча завел двигатель. Двадцать минут угнетающей тишины тянулись целую вечность, но и вечность не бесконечна, и он объявил наконец, припарковавшись рядом с домом Джун:

– Я провожу тебя до квартиры. Мало ли, темно на улице.

– Хорошо, – сказала она, выбираясь из салона, а у подъезда остановилась и несмело попросила: – Подожди, пожалуйста, я захвачу ноут и кое-какие вещи.

Тони удивленно наморщил лоб.

– ?? Ты согласна?

– Да. Это чрезвычайно щедро и невероятно любезно с твоей стороны – позволить мне вернуться в Иден-Парк до Рождества. – Ее насмешливый мягкий тон лег бальзамом на сердце. – Ты прав, нам действительно будет удобнее.

– Повтори…

– Ты прав. Ты. Прав.

Он широко улыбнулся, мгновенно выбитый из пасмурного настроения. Вроде тот же ветреный вечер, тот же город. А мир ощущается по-другому.

Что нужно для счастья? Вернуться с Джун домой. И плевать на второй ледниковый период, как-нибудь справимся.

Она впопыхах сгребла вещи в большой дорожный чемодан, затем схватила второй – тот, пошарпанный, старый, который забрала с собой при переезде, и Тони спросил:

– Что все-таки в чемодане?

– Кое-что.

– Не поделишься?

– Нет.

Но испортить ему настроение уже было невозможно. Он улыбался всю дорогу, пока Джун смотрела в окно на смазанные огни и серо-зеленые холмы пригорода.