Мысли о Мелани отвлекли от других переживаний, и войдя в здание фонда, Джун уже не думала о том, как реагировать на миссис Паркер. Будь что будет, взрослые ведь люди, пора поговорить, выяснить отношения. Понять, почему даже спустя несколько лет эта женщина не желала оставить Джун в покое.
Женщина… Нет, миссис Паркер была скорее «железной леди», властной и влиятельной. В присутствии мамы Криса хотелось сделать реверанс и стать невидимкой, чтобы не подпасть под критику.
Вот и сейчас так же: Джун заметила ее и испытала приступ паники.
Миссис Паркер разговаривала с сыном у сцены в самом настоящем концертном зале, где проводили приемы. Зал был огромный, с высокими потолками и лепниной на белых стенах.
Сегодня Крис был одет более привычно: брюки-рубашка. Вид будничный, но отутюженный, отполированный. Волосы аккуратно причесаны. В общем, принц для Золушки. Джун не испытывала ни малейшего сожаления, что туфелька ей не подошла. Она предпочитала резиновые сапоги, чтобы гулять по Речным садам вместе с Тони.
Расправив плечи, она отважилась поздороваться.
– Добрый день.
– Привет, – сказал Крис дружелюбно.
– Джун, – холодно произнесла миссис Паркер. Она словно на международную конференцию явилась. Статная, ухоженная, волосы выкрашены в пепельный оттенок. Строгий темно-синий брючный костюм, бриллианты в ушах – и ноль доброжелательности в узко посаженных, невыразительных черных глазах.
– Не знал, что ты здесь будешь, – сказал Крис.
– А зачем тебе знать о Джун? – Его мать удивленно вскинула бровь, которая по форме отличалась от той, что была раньше… Точно, Нэнси изменила форму бровей.
Криса окликнули, и он оставил их наедине, извинившись.
Вот он, момент истины.
– Миссис Паркер, я бы хотела с вами поговорить, – сдерживая нервную дрожь, попросила Джун, и Нэнси ответила:
– Конечно, лучше сделать это в моем кабинете.
О боже.
Джун молча шла позади «железной леди», которая зачем-то вознамерилась испортить ей жизнь, и проклинала неизвестность. Сбежать бы к Тони, но этой минуты Джун ждала два с половиной года. Она должна была пройти через это. Пройти и забыть, как страшный сон.
Кабинет Нэнси мало напоминал уютный мирок Фрэнка в Иден-Парке. Здесь оказалось зябко и блекло, без теплых красок и индивидуальности. Обычный трудовой кабинет бюрократа.
Миссис Паркер выглядела взвинченной. Она остановилась у широкого стола и чопорным тоном произнесла:
– Я слышала, у тебя проблемы в университете.
– Да. – Джун поразилась уровню чужого притворства: она
– Я добьюсь, чтобы служебное расследование прекратили.
– Благодарю за помощь, но я ни в чем не виновата. Уверена, все будет хорошо, – упрямо заявила Джун.
– Ты утверждаешь, что не имела связи с профессором? – не поверила миссис Паркер.
– Да, утверждаю, и проверка подтвердит.
В окне, вдали, виднелся утес, на котором стоял Эдинбургский замок. Дождь стучал по стеклу редкими крупными слезами декабрьского города.
Нэнси сухо улыбнулась.
– Что ж, буду рада за профессора. Но для тебя в любом случае ситуация невыгодная. Университету не нужны студенты, которые портят его имидж. Тебя попросят написать заявление об отчислении.
– Это не вам решать! – возмутилась Джун. Она пригладила волосы, которые собрала в свободный пучок на затылке, сунула руки в карманы юбки-клеш, нащупала жвачку.
– Не хочу показаться тщеславной, но именно мне. Я вхожу в круг покровителей университета и обязана заботиться о его репутации.
– Что вы хотите от меня? – пала духом Джун. Она не понимала.
Миссис Паркер обошла стол и достала из полки сложенную пополам газету. Тот номер «My Daily Mail», на обложке которого красовалась целующаяся парочка.
Нет, только не это.
Джун мысленно заткнула уши, чтобы не слышать.
– Я хочу, чтобы ты оставила Тони в покое. Фрэнка больше нет, и кто-то должен позаботиться о его наследии. Ты не имеешь права занимать чужое место, Джун.
– И чье же это место?
– Мы с Фрэнком всегда мечтали, что Мел и Тони поженятся. Мелани… болеет, ей не потянуть роль хозяйки Иден-Парка. Но это точно будешь не ты. Кто угодно, только не ты.
Джун опустила взгляд в пол, морщась от унижения. Сцепила пальцы в замок перед собой, словно на нее наручники надели, и повторила про себя: пусть она замолчит, пусть замолчит. Но Нэнси Паркер знала, как сделать еще хуже: