Пятьдесят свиданий с врагом

Тони нравилось искусство, думал даже устроить вместе с Джун тур по Европе летом, после получения диплома, но сейчас все планы повисли в воздухе. Тут бы до Рождества дожить.

– Добрый вечер! – раздался громкий голос Бэмби, наполненный искусственным счастьем, и Тони, сидевший спиной к проходу, повернулся, чтобы поздороваться.

– Добрый вечер, Джун, – сказал Кларксон…

…а Тони так и не произнес ни слова, застыв в пол-оборота и таращась на эту бунтующую всадницу апокалипсиса.

Она выпрямила волосы. Вылизала, на зло ему. Они блестели, как крыло ворона, вызывая у Тони отторжение. Но и этого мало. Джун надела платье оранжевого цвета – единственного цвета, который он не терпеть не мог, и она об этом знала.

Короткое облегающее платье закрывало ее потрясающие ноги до середины бедра; тонкие руки были затянуты эластичной оранжевой тканью до запястий. Квадратный вырез декольте подчеркивал бледность кожи и тусклость старого кулона, который Джун получила от семьи Эвери. Детский кулон ее отца.

Это намек на изменника? Типа оберега от мудаков?

Ха-ха. Смешно. Он оценил.

На губах – помада бледно-оранжевого цвета, который с натяжкой можно было назвать персиковым.

Весь ее внешний вид вызывал только одно желание: раздеть ее и умыть. Но сначала все-таки раздеть. Разложить на столе вместо ужина… Он прищурился и провел языком по нижней губы.

– Отлично выглядишь, – соврал, мысленно стирая ладонью ее помаду, снимая платье, при взгляде на которое болели глаза.

– Спасибо, ты тоже, – скептически ответила она, равнодушно обведя взглядом его футболку, и невозмутимо села рядом.

И теплой волной накрыло в присутствии Джун. И плевать, что поссорились.

– М-м, что же мне заказать? Может, лосося? – воодушевленно заговорила она с собой. – А впрочем, я ведь не знаю, откуда идут поставки и где его выращивают. Пожалуй, обойдусь салатом и орехово-овощным пирогом.

Следующий час разговор шел ни о чем. О погоде, еде и подготовке к Рождеству в Иден-Парке. Джун притворялась, что все прекрасно. Кларксон натирал руки лимоном.

К концу второго часа нейтральные темы для общения иссякли, и Тони облегченно выдохнул, когда глянул на часы: через пятнадцать минут можно уйти отсюда, чтобы нормально обсудить личные дела с Джун, объясниться. Терпение, если честно, заканчивалось.

Кларксон извинился и вышел в уборную.

Тони снова посмотрел на часы.

– Кстати, – сказала Джун. – Я поразмыслила и поняла, что мне и правда лучше не видеться с Крисом.

Он насторожился. Где-то тут подвох, слишком елейно прозвучал ее голос… И она, порывшись в рюкзаке, с которым пришла, вытащила небольшой черный футляр.

– …но тогда не мог бы ты вернуть ему запонки в качестве моего рождественского подарка и извинения?

Тони врос в сиденье.

– А откуда у тебя его запонки?

– Украла когда-то. Они ценные, с их семейным гербом.

Поток нецензурной брани перегрузил систему, и Тони подвис на миг, а потом усмехнулся от наглости Джун:

– Ты все эти годы хранила запонки Криса?

Это хуже, чем если бы она обклеила плакатами Паркера все стены в доме.

– Тебя что-то смущает?

– Меня многое смущает, например, оранжевый цвет.

– Здесь ничем помочь не могу, о вкусах не спорят.

– Когда вкуса нет, то и спорить не о чем, согласен.

– Расскажи о моде своей новой подруге, с которой провел ночь. У нее отвратительные духи.

– Благодарю за идею, куплю ей новые.

– И платье купи заодно, а то ходит голая, как канадский сфинкс.

– А ты ей свое отдай, спаси мои глаза.

– А ты на меня не смотри, не шокируй свое чувство прекрасного.

– Это довольно трудно, учитывая, что мы с тобой вместе живем.

– О. Ты же не знаешь. Я переехала обратно в свою квартиру.

– Ты что сделала?!?

– Кхм-кхм. – Скрипучее покашливание Кларксона разорвало их сцепленные взгляды, и Тони осознал, что Джун совсем близко, он ощущал ее дыхание на губах. Как же он хотел ее… придушить.

– Меня ждет такси, – сказал психолог и снял очки, аккуратно складывая их в карман. – Увидимся в Сочельник, на встрече с поверенным… Но, если быть откровенным, то боюсь, что не дам положительного заключения. Если вы за пять лет не смогли прийти к согласию, то за неделю вряд ли что-то изменится.

Кларксон накрутил теплый шарф на шею, взял портфель с дивана, посмотрел в последний раз с жалостью, будто похоронил их только что, и ушел.

Увидимся в Сочельник.

Внутрь будто болт вкрутили.

Фрэнк, его прощальные письма, завещание…

Еще 42 свидания назад боль от прощания с отцом казалась самым сильным чувством, а желание выполнить его последнюю волю являлось приоритетом. А сейчас Тони сидел рядом с Джун и читал в ее глазах то же смятение. Как можно было забыть об этом? Предали память о Фрэнке, потерялись в своих отношениях, которые стали единственным смыслом… И кажется, не было последних двух с половиной лет, а они вдвоем сидят в кабинете Фрэнка после выговора и боятся думать о том, что будет завтра. Потому что уже сейчас плохо, а потом станет гораздо хуже.

Рассмейся, Бэмби, скажи, что все хорошо… соври, ты же в этом профи.