Пятое время года

— Прафэссор, дарагой! Паэдем в «Арагви», умалаю! Калянус здаровьем матэри, я нэ хатэл тэбя обыдэт! Хочэш, я на калэни пэрэд табой встану? Прасты, если можэш, Алэксэй Иваныч… таварищ палковник… я вэд тоже франтавык. Я Будапэшт брал! — На скорбных, бараньих глазах выступили слезы. Сообразив, что сурового Леню слезами не прошибешь, он жалобно высморкался, украдкой кивнул Марине, и та кокетливо затарахтела:

— Алексей Иванович, ну пожалуйста, поедемте! Нина Александровна! Как же мы без вас? Пожалуйста, поедемте. Такси у подъезда… Алексей Иванович!

Красивым женщинам Ленечка отказать не может:

— Нин, ну чего, может, поедем?

— Дорогой, поезжай один. Я не проконтролировала, и Женечка ушла без ключей…

Из педагогических соображений, пожалуй, следовало бы проучить Женьку: пусть бы посидела разочек под дверью! Двадцать два года девчонке, уже институт заканчивает и такая растрепайка! Все-то она забывает, теряет, разбрасывает. С тех пор как аккуратистка Инуся вышла замуж и уехала в Горький — подумать только, прошло уже почти пять лет! — в угловую комнату страшно зайти. Иногда нервы не выдерживают:

— Жень, как же ты будешь жить, когда выйдешь замуж? Муж выгонит тебя из дома на второй день!

— Спокуха, мамуль! Я найду себе такого, который будет убираться сам. Убираться, стирать, готовить и подавать мне кофе в постель!

— Интересно, где это ты найдешь такого дурака?

— Как где? В Москве!..

В четвертый раз карты легли неплохо, но тут, будто в подтверждение Женькиных заявлений, в коридоре зазвонил телефон… Один из дураков! Андрюша.

— Нина Александровна, Жека еще не вернулась?.. Извините, я перезвоню позже.

Вот присох парень к Женьке! Уже предложил вертихвостке руку и сердце. Женька ответила, что подумает. Пусть думает! И подольше. Андрюша — мальчик ничего, красивенький, вежливый, но семейство там не из самых лучших: отец полковник в КГБ и мадам слишком уж советская — Элеонора Кузьминична. От всей этой публики по возможности надо держаться подальше.

Найдет себе Женечка еще сто таких андрюш, можно не сомневаться! Что ни говори, она девочка с интересами, отличница и в последнее время очень похорошела. Правда, стала еще больше похожа на переславского деда, Ивана Прохоровича, но, к счастью, только внешне: никаких серьезных пороков, кроме эгоистичного легкомыслия, за Женечкой пока не замечено. Тем не менее для профилактики с ней нужно быть построже. Вот явится сейчас, и ей будет устроена приличная взбучка, чтобы в следующий раз не забывала ключи и вообще думала не только о себе, но и о других…

Со взбучкой не вышло: за Женькиной спиной маячил какой-то новый кавалер — долговязый парень в каракулевом картузе.

— Привет, мамуль! Представляешь, какое безобразие, я забыла дома ключи!

— Представляю. Из-за твоей забывчивости я не пошла с папой на банкет.

— Да-а-а? Ну и зря, какие проблемы? Мы с Борькой приехали бы к вам в «Арагви». Кстати, мамуль, познакомься — это Борька.

— Очень приятно.

Так называемый Борька кивнул длинным носом, не дожидаясь приглашения, снял пальто и забросил на вешалку картуз. Воображала Женечка не спешила расстаться с новенькой дубленкой: любуясь своим отражением в зеркале, размотала шарф и, щелкнув замочком лаковой сумочки, сунула под нос флакон с духами.

— Понюхай, мамуль, какой потрясный запах! Между прочим, страшный дефицит. Притащилась в ГУМ, говорят, «Клима» уже закончились. С неимоверным трудом нашла в Петровском пассаже.

На редкость раскованный молодой человек, так же без приглашения, проследовал прямиком в столовую, развалился на диванчике и, нимало не стесняясь, вытянул чуть не до середины комнаты журавлиные ноги в драных носках. Его раскованность приводила Женьку в восторг — дурочка беспрерывно хихикала. Уселась за стол и, вытащив из-под руки пасьянсную карту, с намеком облизала губы… Ага, этого нахала нужно еще и угощать!

— Жень, вы, может быть, хотите есть?

— Ну… ты как, Борьк?

— А я всегда хочу есть! — Вдобавок к бесцеремонному заявлению парень погладил себя по тощему животу, растянул буратиньи губы в блаженную улыбочку, и Женька чуть не умерла со смеху.

На кухне начала подлизываться:

— Мамуль, ты иди, отдыхай, я сама все разогрею! — и в результате с поцелуйчиками и поглаживаниями выставила из кухни вон.

Сквозь занавески в спальне уже не сочился свет, тикали часы с «амурчиками». После таблетки анальгина от головной боли можно было бы и уснуть, если бы не громкий Женькин хохот. Минут через двадцать молодежь переместилась в соседнюю комнату. Стена содрогнулась. Женька взвизгнула, сдавленно захихикала и замолкла… Целуются! О, господи, пойти, что ли, с горя попить чайку с пирожком?

Попила! От четырех кусков песочного пирога уцелели две микроскопические крошки. Брошенная на столе трехлитровая кастрюля с грибным супом оказалась подозрительно легкой. Пусто! Котлетки тоже испарились. Женька — на диете, выходит, все смолотил ее Борька. Вот зятек кому-то достанется! Не позавидуешь!

2