Пятое время года

— Надин! Беги за милиционером! Сейчас я буду насиловать Женевьеву! Пусть меня засудят, но сегодня Джейн от меня не уйдет!

Борька щекотал, девушка визжала. Раза два прибегал взъерошенный, перепуганный Петруха. Ему наливали стакан, и он по-быстрому отваливал.

Ужасно не хотелось уезжать. Но не сдавать же обратные билеты? Борька с Григом дотащили им чемоданы до электрички, они записали хлопцам свои московские телефоны и, когда тронулся поезд, долго махали платочками из приоткрытого окна.

Ни Борька, ни Григ не позвонили. Ну и фиг с ними! По большому счету в Москве они были и не нужны. Кадров и так навалом!

Судьба распорядилась встретиться. Без стипухи, зато с флаконом «Клима» она ехала домой, оттуда — на свиданку с Андрюшкой. Размечталась, поглядывая на свое потрясное отражение в стекле вагона метро, и не заметила, как кто-то вплотную подошел сзади.

— Женевьева!

— Ой!.. Привет! Какие люди!

— Джейн, это судьба! Я был уверен, что когда-нибудь встречу тебя в этой большой деревне. Григорий, мерзкий чувак, потерял ваши с Надин телефоны. Я хотел ему пасть порвать, но испугался за судьбу советской этнографии. Вдруг, думаю, загнется без такого ценного кадра!

Борька, конечно же, врал. И, между прочим, если б горел желанием увидеться, нашел бы запросто. Ведь знал, что девчонки учатся в МЭИ. Подъехал бы в институт, и все дела!

— Клево смотришься в штатском, чувиха! Балдёж! — Явно подочумев от ее новой светло-коричневой дубленки, модной стрижки и французских духов, Борька приобнял и клеился вовсю. — Куда лыжи навострила?.. Домой? Там, небось, тебя мама дожидается с борщом?

— Не угадал. С грибным супом.

— Ох, как я люблю грибной суп! Возьми меня с собой, а, Джейн? Супчику хочется!

Такой вариант нарушал все планы. С другой стороны, свиданку с Андрюшкой можно было перенести и на завтра. Куда он денется?

— Поехали!

Мамуле Борька не понравился — так приличные молодые люди не ведут себя в чужом доме! Мамуля все воспринимает прямолинейно: белое — черное, приличное — неприличное. А Борька — личность неординарная. С ним не обзеваешься, как с Андрюшкой.

После встречи в метро он стал звонить почти каждый день. Таскал девушку по пропуску в Дом кино, по контрамаркам на Таганку, на всякие закрытые просмотры. Обязательно на что-нибудь выдающееся, без чего, как он выражается, не может существовать ни один уважающий себя чувак. Пробирались в просмотровый зал по пожарной лестнице. Смотрели новый фильм Антониони из будки киномеханика. В субботу в восемь утра неслись в задрипанный кинотеатр на краю Москвы, где на первом утреннем сеансе собиралась в полном составе передовая московской интеллигенция, чтобы увидеть «положенную на полку» картину гениального опального режиссера.

По окончании «культурной программы» целовались в подъезде. А где еще? Дома — предки, у Борьки — мамашка…

Накануне Дня Победы, поздно вечером, Борька позвонил из автомата. В трубке трещало, и он орал, стараясь перекрыть шум, треск и вклинившийся голос какой-то писклявой бабы.

— Джей, давай подваливай завтра ко мне! Часов в двенадцать! Роза Соломонна весь день будет дежурить у постели симулянтки-сестры! Циля обожает болеть во время всенародных праздников. Записывай координаты…

Услышав «квартира тринадцать», она расхохоталась:

— Нет, Борьк, в тринадцатую не поеду!

— Такое уж наше еврейское счастье! Ладно, Джейн, не выступай! Все будет тип-топ! Качество гарантирую! Проверено ОТК!

Полночи прошло в нервных перекурах на подоконнике. Скорей бы утро!.. Обалденно сексуальный сон расколол звонок в дверь. О, черт, проспала!!!

Было всего девять часов. Приехал дядя Лева — с орденскими планками на офигенном твидовом пиджаке и здоровенным букетом тюльпанов для мамули. Ветераны рванули кофейку с коньячком за тридцать лет Победы, папа нацепил свой «иконостас», и они понеслись на новой черной «волге» дяди Левы к Большому театру — гужеваться с однополчанами. Мамуля собиралась на Ваганьково, на могилы предков.

— Мамуль, я с тобой в следующий раз съезжу, хорошо? Чего-то я жутко фигово себя чувствую. — Прикидываться особенно не приходилось: в предвкушении свидания на Преображенке то знобило, то бросало в жар…

Полоумная, она так неслась через весь город «на крыльях любви»! А Борька пробурчал: чего это ты так рано притащилась? — страшно удивился, что уже двенадцать часов, протяжно зевнул и, запахнув на груди стеганое одеяние, похожее на халат чабана из горного аула, без всякого энтузиазма впустил в свою «тринадцатую» квартиру:

— Проходи, чувиха, на кухню. Пойду сполоснусь для начала.

Кухня была убойная. Девушка и не подозревала, что в эпоху развитого социализма народ подбирает столы и буфеты на помойке. От псивой клеенки и трехлитровой мутной банки с «грибом», обмотанной желтой марлей, попахивало плесенью. На кривобоком топчане, накрытом драным плюшевым ковриком с изображением знаменитой картины Шишкина, стояла портативная пишущая машинка с двумя листами бумаги, проложенными копиркой. Наконец-то представилась возможность ознакомиться с творчеством «известного всей стране журналиста».