Пятое время года

Борька, естественно, предложил опробовать «брачное ложе». Под сломанную ножку подсунули стопку журналов «Здоровье», плюхнулись — выдержала, но с сексом вышла осечка: беременную начало выворачивать наизнанку. Доконал дихлофос. В Борькином свитере на голое тело она рванула в коридор, посшибала по дороге энное количество полоумных старух, забросила в сортире амбарный крюк и… сраженная расписным унитазом и всем прочим, в полуобморочном состоянии двинулась в обратный путь.

На Фрунзенской, в своей чистенькой «светелке» с видом на прозрачные Ленинские горы, она крепко призадумалась о целесообразности предстоящего бракосочетания. Прикинула все «за» и «против» и самым категорическим образом набрала Надькин номер. Фиг с маслом! Цековский абортарий был на замке — врачиха смоталась в отпуск. Информация, подсобранная у знакомых баб, оказалась настолько леденящей душу, что вывод напрашивался сам собой: лучше умереть своей смертью на Цилиной дихлофосной тахте, чем отдать себя на растерзанье садистам из районной больницы. Фигушки им! Перебьются!

Огонек второй сигареты прочертил в ночи отлично спланированную дугу и вслед за первым погас на крыше «запорожца» старпера из пятой квартиры… Пусть дед поменьше выступает, когда девушка курит в подъезде! Вот предки отчалят на свои юга, тогда можно будет и покурить с комфортом — в кресле у телика.

3

В два часа дня было сумрачно, как холодным осенним вечером. Ноги в сырых босоножках совсем окоченели, а длиннющая очередь на такси в аэропорте Быково все не уменьшалась: откуда-то, будто черти из-под печки, выныривали усатые и, видимо, очень выгодные пассажиры в огромных кепках и наглые таксисты сажали их вне очереди.

— Вот, сволочи! — вслед каждой отъезжающей «волге» возмущался Леня и с не меньшим возмущением вскидывал сердитые тучки-глаза на свою во всем виноватую жену. — Ты тоже хороша! За каким дьяволом надо было тащить эти чертовы фрукты? Если б не твои ящики, давно бы сели на автобус и были дома!

— Пожалуйста, не ворчи. Мы с тобой сколько слопали фруктов? Отдыхали, загорали, ездили на экскурсии, прожигали жизнь по ресторанам, а беременная девочка все это время работала. Хорошо, если в Москве сейчас есть яблоки, а Женечке необходимы витамины. Не говоря уже о том, что она обожает фрукты.

Аргументы не подействовали. Нахохлившийся под косым, пузырящимся в лужах дождем, от которого не спасал и большой черный зонтик, Леня продолжал бурчать.

— Угомонись, в конце концов! Скоро приедем домой, попьем чайку с вареньицем, согреемся и навсегда забудем и об этом дожде, и об этой очереди…

В квартире оказалось ненамного теплее, чем на улице, и еще темнее. Повесив насквозь промокший плащ на «плечики», Леня зажег повсюду свет, а она первым делом понеслась на кухню, чтобы побыстрее поставить чайник, и на пороге остолбенела.

О боже! Даже самые мрачные тайные прогнозы насчет того, во что могут превратить Женька и ее вряд ли хозяйственный Борис уютную кухню за двадцать четыре дня, не шли ни в какое сравнение с тем, что предстало перед глазами. Полная мойка грязных, покрывшихся сизой плесенью тарелок, чашек, стаканов! На плите — нагромождение сожженных, в сале, сковородок и кастрюль! А плита! Да что там плита! Стоило сделать шаг, и тапочки прилипли. Несчастные, наверное, ни разу не политые фиалки были задвинуты в угол — на подоконнике в три ряда выстроились мутные молочные бутылки.

— Ленечка, поди сюда! Посмотри, что тут творится!

Перепуганный по-детски обиженным всхлипыванием, Леня примчался мгновенно и тоже остолбенел.

— … Мать честная! А зачем они чайник-то на пол поставили?

Во всем пузатом «ЗИЛе», перед отъездом набитом продуктами для беременной Женьки и банками с вареньем, грустило расколотое блюдечко от синего сервиза с засохшим кусочком лимона. Зато в морозильнике была обнаружена целая сосиска. Скрюченная и почерневшая от времени.

— Попили, называется, чайку с вареньицем! Тьфу! — Брезгливо, двумя пальцами, приподняв липкую крышку, Леня заглянул в сахарницу: — Нин, тут, между прочим, тоже ничего нет. Все сожрал дорогой зятек!

— Уж сахар-то мы с тобой найдем! Я перед отъездом купила четыре килограмма. Думала, приеду, сварю твое любимое варенье из «китайки».

Открытые один за другим шкафчики были однообразно пусты. Не то что сахара, не осталось даже пшена.

— Ничего не скажешь, хорошо нас встретила любимая дочка! Ладно, пойду посмотрю, цела ли моя бутылочка коньячку.

Коньячок, видимо, нашелся. «Ура! Живем, Нинка!» — послышался из столовой радостный голос… Много ли человеку нужно для счастья? Всего-навсего перехитрить любимого зятя, ловко спрятав от него бутылку в овальной немецкой супнице. Счастливый тесть весело подмигнул угрюмой теще:

— И как это ты догадалась фруктов привезти? Давай-ка помой нам виноградику.

Две рюмки коньяка с виноградиком сделали свое дело — стало безумно смешно.

— Лень, представляешь, он даже пшено сожрал!

— Кулеш, небось, варил с голодухи.