Пятое время года

Раскосые агатовые глазки хитро сощурились:

— Колбаску не ешь, сок не любишь! Очень ты гордая, Танька. Я такую гордую первый раз вижу.

— При чем здесь гордая? Просто я в детстве слишком перебрала сока… Мы сегодня будем заниматься?

— Не-а! Мне в фитнес надо, на тренажеры, в бассейн. Слушай, не разбудишь отца в полпятого? А то он велел, а меня как бы не будет.

— У нас же есть будильник.

— Ну да! Отец, если разоспится, его никакой будильник не разбудит. Его надо растолкать.

— Придумала! Как это я буду расталкивать твоего отца?

— Так и толкай! — Анжелка шваркнула стакан с соком на стол и с остервенением задвигала руками. Как прачка в корыте. — Ну, разбуди его, Таньк! Ему куда-то надо по делу, а после в аэропорт.

Отказать, пожалуй, было неудобно. Действительно, если живешь в квартире, оплаченной господином Швырковым и благодаря ему пользуешься всеми благами цивилизации, включая интернет, то как же не исполнить его просьбу? Тем более что и идти, в сущности, было некуда. А без Анжелки, с ее неумолкающим ни на минуту теликом и дисками сладко-истеричной попсы, можно отлично позаниматься, побыть наедине с компьютером, перевести и распечатать статью из «Moscow Times», послать папе письмо по е-мэйлу и, возможно, — вот бы здорово! — получить ответ.

— Хорошо, разбужу. Кстати, а как имя и отчество твоего отца?

Крошка вытаращилась так, как будто весь мир знает, как зовут ее отца, и только одна дурочка Танька Киреева не знает. Или ее так потрясло словосочетание «имя и отчество»?

— …Николай Иваныч.

В серых сумерках за окном лепил снежок, а за стеной, увы, была мертвая тишина… Неужели и правда придется расталкивать этого страшного дядьку? Впрочем, с перепугу она как следует и не рассмотрела Анжелкиного отца. Хотя… Роста среднего, телосложения крепкого, волосы темные, глаза, скорее всего, как и у Анжелки, карие, раскосые… Хорошенькие возникли ассоциации! Типа: их разыскивает милиция. Так, а особые приметы? Мордатый, противный и для «отца» подозрительно молодой. Лет тридцать пять — тридцать восемь, не больше… Пора!

— Николай Иванович! — Никакой реакции на нерешительный шепот из яркого коридора во мрак комнаты не последовало. — Николай Иванович, вставайте, пожалуйста!

Ти-ши-на! Через три робких шага обозначились коротко стриженный затылок, голое плечо и здоровая лапища поверх одеяла. Обжигающе горячая!

Толкать не пришлось: он проснулся от первого легкого прикосновения. С обреченным вздохом усталого человека перевернулся на спину и, не разлепляя сонных глаз, откинул одеяло… О ужас! Он был абсолютно голым!.. Нет. Просто в полумраке узкие коричневые плавки сливались со смуглым телом. Сильным, горячим, чуть вздымающимся, сумасшедше красивым телом вновь уснувшего мужчины.

— Николай Иванович!

Испуганно подскочив: «Я что, проспал? — он увидел, что перед ним не Анжелка, и сразу же запахнулся простыней. — Чаю крепкого сделай, а?»

— Да-да, конечно.

Незнакомые, жаркие, постыдные чувства, охватившие в темноте, не исчезли и при свете зеленого абажура. Чай получился таким же жгуче-черным, как гипнотические глаза, несколько минут назад сверкнувшие исподлобья. То ли сердито, то ли заинтересованно.

Он вышел из ванной в спортивных брюках и накинутом на голые плечи велюровом халате. Мускулистая, загорелая грудь лоснилась от воды или крема.

— Так это ты теперь здесь с Анжелой живешь? — И голос у него был необыкновенный — низкий, эротичный. Завораживающий.

— Да…

Зачем она, дурочка, осталась? Почему сразу не сбежала на улицу? Чего она ждала от этого невоспитанного нувориша, который взял кружку с чаем и ушел обратно в комнату, не посчитав нужным хотя бы улыбнуться или сказать «спасибо»?

Вдалеке скребли лопаты дворников, а снег все падал и падал. В свете фонаря снежинки казались неестественно крупными, прямо как в сцене дуэли Онегина с Ленским в провинциальном театре былых времен, когда сверху из-за кулис сыпали кусочки бумаги и разгоняли их ветродуем. Настоящие снежинки таяли на ладони, приятно покалывали язык и были совсем невкусными. Свежий морозный воздух слегка остудил пылающие щеки: несмотря на свою явную простоватость и монголоидную мордатость, господин Швырков произвел очень сильное впечатление!

В арке между домами гулял ветер. Снежный ветер закружил, подхватил и вытолкнул на ярко освещенную Тверскую.

— Эй, подруга! Кататься поедем?

Из приоткрытой дверцы черной иномарки высунулась бритая голова. За тонироваными стеклами прятались по меньшей мере еще двое здоровенных парней. Ужас! Моментально сориентировавшись, она так шустро рванула в ближайший магазин, что заодно сумела обезопасить себя и от ненормативной лексики: «Ух ты!..» — и больше ничего. Дальше можно было дофантазировать все что угодно. Например: ух ты, какая очаровательная девочка!

У дверей в бутике восседал внушительного вида охранник, однако отдышаться не дали истосковавшиеся по покупателям продавщицы.