Читаем Пифагор полностью

Почему Пифагор решил перебраться именно в этот регион? Если вдуматься, выбор отнюдь не очевидный. Южная Италия не относилась к зоне самосского проникновения. Интересы самосцев лежали на иных направлениях. Они устремлялись на юг Малой Азии, в зону Черноморских проливов… Лишь однажды самосские поселенцы отправились на запад и там приняли участие в судьбе колонии Занклы, что лежала на северной оконечности Сицилии. Но случилось это уже после смерти Пифагора, в начале V века до н. э.

Да, разумеется, каждого, кто прибывал к «подошве» италийского «сапожка», встречали крупные, богатые, процветающие греческие города. Они как бы выстроились в ряд, чтобы приветствовать пришельца из метрополии. Тарент, Метапонт, Сибарис, Кротон, Локры, Регий… Но что там было делать философу? Интеллектуальная культура в этих полисах пока что была не на высоте.

Или, пожалуй, вернее будет сказать так: какие-то области культурного творчества получили в Великой Греции вполне достаточное развитие. Там можно было встретить, например, видных архитекторов. Имена их, к сожалению, история не сохранила, но плоды их деятельности — налицо. Некоторые из храмов, возведенных в конце архаической эпохи в Южной Италии и Сицилии, могут своими колоссальными размерами вполне поспорить с теми, что строились в Ионии. Впрочем, по времени сооружения эти западные святилища всё же уступают ионийским. Они датируются самым концом VI или началом V века до н. э. Поневоле приходится задуматься: уж не Пифагор ли собственной персоной «подкинул» жителям Великой Греции саму идею огромных храмов? Есть, впрочем, и иная точка зрения: храмы сверхъестественного размера возводились именно эллинами, жившими на периферии, — так они, дескать, более четко могли обозначить свою «национальную идентичность» и противопоставить себя окружающим «варварам»[109]

. Пожалуй, в этом есть некое зерно истины. Во всяком случае, действительно бросается в глаза, что жители самой Балканской Греции подобных «монстров» (более 100 метров в длину, более 50 метров в ширину) практически не воздвигали. Имелись в греческих полисах Южной Италии и Сицилии и свои видные поэты. Но вот философов не было. Ни одного. Собственно, Пифагор, прибывший из Ионии, стал первым в этих местах представителем философской мысли.

Так почему же он отправился сюда? Возможно, его пригласили? И этого тоже нельзя исключать. Контакты интеллектуальной элиты Великой Греции с близкими им людьми в бассейне Эгейского моря в VI веке до н. э., бесспорно, имели место. Взять, например, поэта Ивика, что был родом из южноиталийского Регия. Этот крупный представитель архаической лирики известен каждому образованному человеку благодаря балладе Ф. Шиллера «Ивиковы журавли» (она сушествует и на русском языке в прекрасном переводе В. А. Жуковского). Баллада эта перелагает реальный эпизод из биографии Ивика: он был убит разбойниками, но ставшие свидетелями убийства журавли потом своим криком указали на преступников, и те понесли заслуженное наказание.

Так вот, тот самый Ивик, когда был еще жив, подвизался, помимо прочего, и при дворе Поликрата Самосского! Почему бы ему тогда было не познакомиться с Пифагором (напомним, последний покинул родину не сразу после установления тирании, а лишь несколько лет спустя), не познакомить его с особенностями своих родных мест? Наш герой, таким образом, установил бы «личные связи», необходимые для перемещения.

Возможен, пожалуй, и другой вариант. Придворным медиком того же Поликрата являлся знаменитейший Демокед, «врач, превосходивший своим искусством всех своих современников» (Геродот.

История. III. 125). Судьба его сама по себе заслуживала бы полноценного приключенческого романа. Когда Поликрат погиб, врач попал в персидский плен. Но и там он тоже блеснул своим искусством, так что вскоре снова оказался лейб-медиком, теперь уже не кого иного, как самого Дария I. Карьера Демокеда сложилась, можно сказать, фантастически. Он имел огромный дом, участвовал в царских пирах, пользовался большим влиянием при дворе… А мечтал только об одном — о возвращении на родину, в Элладу. Царь же его не отпускал. Но несколько лет спустя хитроумный грек сумел-таки обмануть всесильного владыку и сбежать домой. Адом его находился именно в Южной Италии, в Кротоне — оттуда он был родом. Кротон — это как раз тот город, который и Пифагор избрал в качестве постоянной резиденции. Случайное совпадение?! Едва ли. Врач и философ, скорее всего, были знакомы. И, весьма вероятно, Демокед делился с Пифагором рассказами о родном полисе. Причем наверняка отзывался о нем в самых восторженных тонах. Ведь он, как мы видим, так любил свой Кротон, что променял на него все доступные в то время земные блага.

Как бы то ни было, Пифагор прибыл в Италию не как некий незваный чужак, а как ожидаемый, почетный гость, чье имя сразу было окружено пиететом. Приведем соответствующие свидетельства на этот счет античных авторов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное