Пигмалион

Хиггинс(вскакивает, потеряв терпение). Да где же эта чертова девчонка? Что нам, целый день ее дожидаться?

Входит Элиза, сияющая, спокойная; в ее непринужденной манере нельзя заподозрить ни малейшей фальши. В руках у нее рабочая корзинка, и она явно чувствует себя здесь как дома. Пикеринг до того потрясен, что даже не встает ей навстречу.

Элиза. Здравствуйте, профессор Хиггинс. Как ваше здоровье?

Хиггинс(задохнувшись). Как мое… (Он больше не может.)

Элиза. Вероятно, хорошо? Ведь вы никогда не болеете. Полковник Пикеринг, очень рада вас видеть.

Он поспешно встает и пожимает ей руку.

Прохладно сегодня с утра, не правда ли? (Садится слева; Пикеринг садится рядом с ней.)

Хиггинс. Вы бросьте со мной ломать комедию. Я сам вас этому выучил, и на меня не действует. Вставайте, идем домой, и не будьте дурой.

Элиза вынимает из корзинки вышиванье и принимается за работу, не обращая ни малейшего внимания на его вспышку.

Миссис Хиггинс. Прелестно, Генри! Право, прелестно! Какая женщина может устоять против такого приглашения?

Хиггинс. А вы ей не помогайте, мама. Пускай сама говорит. Сразу увидите, найдется ли у нее хоть одна мысль, которую не я вложил ей в голову, хоть одно слово, которое не я научил ее произносить. Я, я сам сделал это существо из пучка гнилой моркови с Ковент-гарденского рынка, а теперь она осмеливается разыгрывать со мной знатную леди!

Миссис Хиггинс(умиротворяюще). Да, да, мой милый, но, может быть, ты все-таки сядешь?

Хиггинс садится, с силой стукнув креслом.

Элиза(Пикерингу, по-прежнему не замечая Хиггинса и проворно водя иглой). Теперь вы меня больше знать не захотите, полковник Пикеринг, – эксперимент закончен…

Пикеринг. Не надо. Не говорите об этом только как об эксперименте. Мне неприятно это слышать.

Элиза. Правда, я всего лишь пучок гнилой моркови…

Пикеринг(порывисто). О нет!

Элиза(невозмутимо продолжая).…но я вам стольким обязана, что мне было бы очень грустно, если б вы совсем меня забыли.

Пикеринг. Я очень рад это слышать, мисс Дулиттл.

Элиза. Не потому, что вы платили за мои наряды. Я знаю, что денег вам ни для кого не жаль. Но именно от вас я научилась хорошим манерам, а ведь это и отличает леди от уличной девчонки, не правда ли? Мне очень трудно было этому научиться, постоянно находясь в обществе профессора Хиггинса. Я ведь с детства привыкла себя держать в точности, как держит себя он: шуметь, кричать, ругаться. И я так и не узнала бы, что среди джентльменов и леди принято вести себя иначе, если б не вы.

Хиггинс. О!!!

Пикеринг. Но это ведь у него просто как-то так выходит. Он ничего такого не думает.

Элиза. Вот и я ничего такого не думала, когда была цветочницей. Это у меня просто так выходило. Но я это делала, вот что важно.

Пикеринг. Вы правы. Но все-таки это он научил вас правильно говорить; я бы этого не смог сделать, знаете.

Элиза(небрежно). Ну что ж – ведь это его профессия.

Хиггинс.

А, дьявольщина!

Элиза(продолжая). Это все равно что научить человека танцевать модные танцы, не более того. А вы знаете, когда по-настоящему началось мое воспитание?

Пикеринг. Когда?

Элиза(оставив свое вышиванье). В ту минуту, когда вы назвали меня мисс Дулиттл… я тогда только что пришла на Уимпол-стрит. Это впервые пробудило во мне уважение к себе. (Она снова берется за иглу.) И потом были еще сотни мелочей, которых вы даже не замечали, потому что для вас это было естественно. Ну вот то, что вы вставали, говоря со мной, что вы снимали передо мной шляпу, что вы никогда не проходили первым в дверь…

Пикеринг. Но это же все пустяки.

Элиза. Да, но эти пустяки показывали, что вы относитесь ко мне иначе, чем, скажем, к судомойке; хоть я уверена, что и с судомойкой вы вели бы себя точно так же, если б она случайно очутилась в гостиной. Вы никогда не снимали при мне ботинок в столовой.

Пикеринг. Вы не должны обижаться на это. Хиггинс всюду снимает ботинки.