Пионерской дружине этой школы первой в Белоруссии присвоено имя Марата Казея.
В городе Минске открыт памятник юному герою.
Постановлением Совета Министров РСФСР одному из кораблей Советского флота присвоено имя Марата Казея.
МУСЯ ПИНКЕНЗОН
Ицкович Саул Наумович
Мусик помогал матери укладывать вещи в чемодан.
— Мама! А мы вернёмся обратно?..
— Конечно, вернёмся! — Феня Моисеевна посмотрела на сына.
Как он вырос… Ещё вроде совсем недавно ему было четыре года, когда она впервые повела его к учителю музыки…
Как-то на прогулке с отцом Мусик в одном из окон дома услышал скрипку. Невидимый скрипач играл пьесу Паганини.
Мусик остановился и застыл. Музыка словно зачаровала его.
Владимир Борисович посмотрел на сына и увидел, как губы его повторяли услышанную мелодию.
Потом, дома, Мусик разыскал во дворе две палочки и стал «наигрывать» на палочках запомнившуюся мелодию, напевая её. За этим занятием и застала его мать.
Вечером, когда Владимир Борисович пришёл из больницы, она всё ему рассказала.
Он подозвал к себе Мусика.
— Купить тебе скрипку, сынок? Будешь играть?
— Буду, буду! — радостно запрыгал Мусик.
И вот первый урок…
Учитель музыки, маэстро Эккельринг, увидел в своём маленьком ученике очень одарённого ребёнка и уделял ему много внимания…
Пяти лет Мусик впервые выступил в концерте, и в газете города Бельцы отметили игру пятилетнего вундеркинда…
Это было тогда…
Феня Моисеевна смотрела на сына, и в глазах её были слёзы. Теперь надо уезжать из города.
Всё чаще и чаще гудели фашистские самолёты над Бельцами.
Где-то на границе, на берегах Прута, шли ожесточённые бои…
«Срочно эвакуировать из города женщин и детей!» — такое решение приняли в городском комитете партии.
— Мама, ты зачем плачешь?
— Я не плачу, — Феня Моисеевна нагнулась к раскрытому чемодану и стала продолжать укладывать вещи.
В комнату вбежал Владимир Борисович.
— Через час уходит последний поезд. Собирайтесь. Я получил направление в военный госпиталь в Усть-Лабинскую. Бабушку и дедушку я уже отправил на вокзал.
— Папа, а скрипку брать?
Отец не успел ответить, его опередила Феня Моисеевна.
— И скрипку, и пижамку тоже…
Мусик утомлённо опустился на стул. Скрипичные концерты Баха, Паганини, Чайковского никак не могли уместиться в его нотной папке.
Неужели придётся их оставить? И вдруг его осенило. Дождавшись, пока мать вышла в другую комнату, он незаметно для отца вытащил из чемодана свою пижамку, свитер и уложил на самое дно, под отцовские брюки, пачку нотных тетрадей. А на полках ещё оставались пьесы Сен-Санса, Дворжака, Моцарта…
Моцарт… Сколько сил было затрачено, пока он вместе с маэстро разучил его Второй концерт. Как он мечтал сыграть эту интереснейшую вещь на олимпиаде в Кишинёве. Всю ночь перед выступлением Мусик провёл без сна, у открытого окна гостиницы, где остановилась делегация бельцких школьников. Рядом на столике отдыхала скрипка, уставшая, как и её хозяин, после трудных, но радостных репетиций.
— Моцарта, как и Баха, нельзя играть небрежно, — говорил ему маэстро.
Но сыграть моцартовский концерт Мусику не удалось. 22 июня 1941 года не состоялось торжественное открытие первой республиканской олимпиады художественной самодеятельности школьников Молдавии. В то утро пришла война.
Они торопливо шагали по улицам города. Мусик еле-еле поспевал за отцом.
На улицах не горел ни один фонарь. Город словно притаился, замер. В темноте трудно было различить дома. Всё слилось в ночь.
Только изредка вспыхивали фары машин и освещали мостовые и тротуары, по которым торопились люди на вокзал. Поскрипывали тачки и детские коляски; нагруженные домашним скарбом. Повсюду слышались крики кто-то кого-то терял и вновь находил в этой суматохе и темноте…
— Мусик! Му-сик! — вскрикивала Феня Моисеевна, боясь потерять сына…
— Здесь я, ма-ма! И папа тоже здесь, рядом…
На вокзале они с трудом втиснулись в переполненную теплушку, на которой мелом было выведено: «До Усть-Лабинской».
Поезд ушёл поздно ночью.
Мусик проснулся и услышал, как стучат о рельсы колёса: «Прощай! Про-щай!..»
Всё дальше увозил поезд его, маму, папу, бабушку, дедушку от родного города, где осталось столько хорошего, радостного, незабываемого…
Мелькали станции, полустанки с незнакомыми названиями, и всё тяжелее и тяжелее было на сердце.
Вторую неделю они в пути. Сколько ещё ехать — неизвестно, а поезд всё идёт и идёт… идёт медленно, с перебоями, останавливаясь по нескольку раз в день. А навстречу им проносятся военные эшелоны, из теплушек глядят красноармейцы, на платформах замаскированные танки, орудия…
На одной из станций во время длительной стоянки Владимир Борисович побежал за кипятком.
Мусик подошёл к двери теплушки, чтобы подышать свежим воздухом— в теплушке было душно.
Мальчик сделал несколько шагов, и ноги его подкосились.
Феня Моисеевна подскочила к сыну, удержала его.
— Мама, дай скрипку… Я поиграю…
Феня Моисеевна отошла и тут же вернулась.
Мусик взял скрипку, дотронулся смычком до струн. Смычок прошёлся по струнам, и скрипка ответила лёгким неуверенным звуком.