Пионеры — герои

Немецкие войска вошли в станицу настолько неожиданно, что многие жители не успели никуда выехать.

Среди оставшихся в станице семей была и семья Пинкензонов.

Когда солдаты вошли в палату, Владимир Борисович делал операцию.

Офицер, говоря по-русски, бросил:

— Прекратите операцию, доктор. Всё равно мы расстреляем вашего пациента. У нас много своих раненых, и они нуждаются в вашей помощи.

Я не могу приостановить операцию, — ответил хирург, — и прошу вас выйти из палаты…

— Вы большевик?

— Нет…

— Тогда почему?..

— Я врач, — перебил его Пинкензон.

— И всё-таки я советую вам хорошенько подумать. Это может сохранить вам жизнь.

— Нет!..

Офицер дал знак солдатам, они подскочили к Владимиру Борисовичу и оторвали его от операционного стола.

— Даю вам на обдумку сутки. — Офицер достал пистолет и выстрелил в раненого, лежащего на операционном столе.

Владимир Борисович вздрогнул и двинулся к офицеру.

Фашист навёл пистолет на хирурга, но остановился…

— Вас я ещё успею пристрелить, — бросил он Пинкензону и, кивнув солдатам следовать за ним, вышел из палаты.

Владимир Борисович постоял немного и пошёл, не снимая халата, домой.

Увидев его, идущего по улице в халате и операционных перчатках, Феня Моисеевна догадалась, что произошло что-то страшное. Она разрыдалась. Муся подскочил к ней со стаканом воды.

— Мама! Мамусенька! Не надо так. Успокойся…

Владимир Борисович вошёл в комнату и, снимая перчатки, сказал, что теперь можно ждать всего.

За отцом пришли на другой день.

Офицер повторил свой вопрос.

— Мне нечего обдумывать, — ответил Владимир Борисович и пошёл к выходу.

Муся кинулся было к отцу, но Феня Моисеевна удержала его.

— Феня, береги сына!..

Солдат толкнул Пинкензона в спину к двери. Его отвели к зданию бани, где немцы держали всех арестованных.

Доктора уговаривали согласиться на работу в госпитале, лечить немецких солдат. Грозили расстрелом, но Владимир Борисович был непоколебим.

Тогда его стали выгонять вместе со всеми арестованными на работы — рыть окопы. Когда он возвращался с работ, офицер снова вызызвал Пинкензона и снова предлагал работать в госпитале, но Пинкензон уже ничего не отвечал, лишь отрицательно кивал головой на предложение гитлеровца.

Вскоре арестовали Феню Моисеевну, Мусика.

Когда их ввели в комнату, где помещались арестованные, Владимир Борисович мог только сказать: «Я не мог, Феня, согласиться работать на них как врач!»

Для того чтобы запугать население станицы, фашисты. решили учинить расправу над арестованными. В числе приговорённых к смерти была и семья Пинкензонов.

Арестованных выводили на берег Кубани, туда же фашистские солдаты согнали жителей со всей станицы.

Муся шёл среди арестованных, одной рукой придерживая мать, в другой он нёс скрипку.

Солдаты с криками и бранью расставляли приговорённых к расстрелу вдоль железной ограды перед глубоким рвом.

Офицер поднял руку для сигнала солдатам, но опускать её не торопился.

— Господин офицер… — Владимир Борисович шагнул вперёд к офицеру. — Пощадите сына, он… — пуля оборвала его просьбу.

Мать бросилась к отцу, но автоматная очередь настигла и её.

В этот момент на офицера двинулась маленькая фигурка Муси.

В руках он держал скрипку.

Срывающимся от волнения голосом, мальчик проговорил:

— Разрешите… мне… перед смертью… сыграть мою любимую…песню…

Офицер навёл на мальчика дуло пистолета.

Муся повторил просьбу.

Офицер с любопытством поглядел на мальчика и махнул солдатам, чтобы они опустили автоматы.

— Играй!.. Играй! Понравится — будешь жить!

Муся положил футляр на землю, не торопясь открыл его и достал свою маленькую скрипку. Он бережно прижал её к подбородку, смычок взвился и заскользил по струнам. Сначала неуверенно, но вот мелодия вырвалась и поплыла над Кубанью.

Муся прижал голову к скрипке. И вот с каждым новым взмахом смычка яснее возникала понятная всем с детства мелодия гимна коммунаров. Всё увереннее и громче звучало: «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов»…

Фашистский офицер оцепенел от ярости.

— Перестань! — орал он, потрясая перед скрипачом пистолетом.

Но Муся не обращал на него внимания, он торопился. Надо ещё успеть, ещё немного… Раздался выстрел, за ним второй…

Муся опустился на колени, всё ещё держа в руках скрипку и пытаясь доиграть оборванную мелодию песни.

Автоматная очередь подкосила ноги скрипача, и он упал. Смычок выскользнул из рук, и скрипка замолчала навсегда вместе с прерванной жизнью маленького героя. Но стоявшие перед фашистскими палачами люди подхватили песню, и она продолжала звучать над рекой, пока последний из певших не упал, пробитый пулей.

…В седьмом «Б» 21-й железнодорожной школы города Чарджоу шёл урок русского языка. Ребята готовились к диктанту. Достав из портфеля газету, учительница подошла к той парте, за которой сидела Рузя Гендлер.

— Сегодня мы напишем с вами необычный диктант. Это рассказ о героическом поступке усть-лабинского пионера Мусика Пинкензона.

Текст диктанта из статьи Елены Кононенко в газете «Правда».

Рузе показалось, что она ослышалась.

Мусик?

Пинкензон?

Неужели?