Пётр и Павел. 1957 год

Когда в феврале семнадцатого в России произошла революция, их опять потянуло домой. Юрик всё повторял: "Лилька, пойми, именно в России открывается новая страница мировой истории, и мы должны быть там! Никогда себе не прощу, если не приму участия в этом грандиозном обновлении моей страны!" Он, как и его любимые немцы, был неисправимым романтиком!.. На оформление документов и на дорогу домой ушло больше полугода. Война продолжалась, и им пришлось возвращаться сначала пароходом через Англию, Голландию и Швецию, потом по железной дороге через Финляндию. Но, когда в ноябре семнадцатого года они, счастливые, полные радостных предчувствий и ожиданий, сошли с поезда на Финляндском вокзале в Петрограде, выяснилось, что вернулись Лапины в совершенно другую, незнакомую им страну. Новая страница российской истории оказалась такой страшной, что, честно говоря, не возникало никакого желания принимать участия в подобном обновлении России. Специалисты по немецкой литературе были никому не нужны, и в будущем их опять ожидала голодная смерть, если бы… Это может показаться невероятным, но им опять помог случай. Когда с большими трудностями, проведя в дороге больше недели, они добрались до Москвы, то первый, кого встретили по приезде, был университетский товарищ Жорик Париянц. Он занимал видный пост в какой-то большевистской конторе и с места в карьер предложил Лапину стать его пресс-секретарём. Юрик должен был писать для Жорика пламенные речи о крахе капитализма, о пролетарской солидарности, о грядущей победе коммунизма. И что вы думаете?.. Несчастный романтик осилил и эту премудрость. Талантливый человек должен быть талантливым во всём. Из-под его пера выходили настоящие шедевры. И это признавал не только Жорик, но и партийные функционеры рангом повыше. Очень скоро Юрику предложили перейти на постоянную работу в Комиссариат просвещения, к Надежде Константиновне Крупской. За полгода он совершил головокружительную карьеру и в результате занял пост замзава какого-то отдела. А в девятнадцатом году, когда жизнь в стране стала понемногу налаживаться и большевики открыли в Москве Социалистическую академию, Юрий Лапин стал профессором и начал читать лекции по немецкой литературе. Наконец-то, он занялся своим любимым делом. Даже к заброшенной диссертации вернуться решил. В двадцать втором у них родился сын, которого они то ли в честь деда, то ли в честь любимого писателя назвали Фёдором. О большем они даже мечтать не могли!.. И опять, сначала потихоньку, а потом всё сильнее и сильнее где-то в глубине души стало укрепляться убеждение, что всё у них складывается хорошо, а все неприятности остались далеко позади. И в самом деле, Федя рос крепким смышлёным мальчиком, дела в ИФЛИ, где Юрик стал преподавать с тридцать шестого года, складывались необыкновенно удачно, Лиля после долгих лет вынужденного безделья тоже нашла интересную работу: устроилась в отдел рукописей Румянцевской библиотеки. А главное – непонятно почему, но репрессии тридцатых годов обошли Лапиных стороной. Они каждый день ждали ареста, а их не трогали. Даже Жорика Париянца, пламенного борца за народное счастье, в тридцать шестом году арестовали и после двухмесячных допросов на Лубянке и в Бутырке отправили в ссылку на пять лет. Перед отъездом в Аркалык, где он должен был отбывать наказание, он зашёл к Лапиным, всё им рассказал, плакал и никак не мог смириться с тем, что вот его, настоящего большевика, наказали, а безпартийную семью, которая целых три года прожила за границей, почему-то оставили в покое. Впрочем… Понять логику товарищей из ГПУ было подчас невозможно. Если она вообще в этом заведении водилась… Логика.

Не знали они тогда, что самые главные испытания их ожидают впереди.

Лиля замолчала. Вспоминать невесёлое прошлое всегда трудно, оттого и зарывает человек, как правило, все свои негоразды поглубже, подальше, стараясь забыть или, по крайней мере, утишить непреходящую боль, но, открывая перед Богомоловым запутанную историю своей некультяпистой жизни, она словно сбрасывала с души тяжкий груз невысказанных страданий. По правде сказать, поговорить ей было не с кем.

По Тверскому бульвару шли люди, счастливые мамы везли в колясках своих детей, весёлой гурьбой пробежала ватага школьников, и никому из них было невдомёк, что два пожилых человека, мирно сидящих на скамейке, только что у них на глазах ещё раз пережили свою бурную и очень нелёгкую жизнь, которая выпала на долю трёх поколений российских интеллигентов.