Пётр и Павел. 1957 год

Разгорячённая хозяйской водкой компания раззадоренных молодчиков двинулась от одного еврейского дома к другому, круша по дороге еврейские лавочки, цирюльни и мастерские… Избивали каждого, кто хоть мало-мальски своим внешним видом походил на иудея. Передавали, что погромщики насилуют всех еврейских девушек подряд, без разбора. Даже несовершеннолетних. Слух о погроме тут же разнёсся по городу. И кинулись несчастные прятаться кто куда. Животный страх гнал их из домов, заставлял оставлять на произвол судьбы нажитое годами добро, но спасать самое драгоценное – детей и собственные жизни!..

Крики, стоны и плач сотен людей разносились над притихшим от ужаса городом.

К дому отца Петра Троицкого первыми прибежали ближайшие соседи и среди них вся семья Аарона Бенциановича Генкина. Валентина Ивановна тут же провела их в гостиную, куда постепенно набилось до сорока человек. Но места хватило всем. Матушка даже стала потчевать беженцев чаем с домашним вареньем, а батюшка, изредка осеняя себя крестным знамением и читая акафист Пресвятой Богородице ради чудотворного ея образа "Умягчение злых сердец", вышел на крыльцо и стал терпеливо ждать, когда "борцы за справедливость" доберутся до его дома. Те себя долго ждать не заставили и подступили к церковной ограде с угрожающими криками. Впереди всех в самом что ни на есть расхристанном виде шествовал сам Прохор Акиньшин.

– Ты чего это безобразничаешь, Прохор? – строго спросил батюшка, спокойно глядя в налитые злобой, красные от выпитой водки и невыплеснутой ненависти глаза винозаводчика. – Кто тебе право дал самому суд творить?.. Уж не померещилось ли тебе, что ты Господь Бог?!..

– Отец Пётр, уйди с дороги!.. – прохрипел Акиньшин. – Не дай большему греху совершиться!.. Добром прошу, уйди!..

– Как же!.. Дожидайся!.. – батюшка еле сдерживался, чтобы не дать вырваться наружу переполнявшему всё его существо гневу. – С места не тронусь!.. Мизинцем не пошевелю!..

– Так не уйдёшь?!..

– И не подумаю!..

– Это последнее твоё слово?!..

– Последнее!..

– Гляди, отец!.. Я предупреждал!..

Прохор со всего размаху двинул батюшку своим огромным кулаком в лицо. Отец Пётр рухнул на доски крыльца как подкошенный.

– Братцы!.. – заорал Акиньшин. – За мной!..

Но никто, из сопровождавших его, даже не пошевелился. Наоборот, многие в испуге подались назад. Пётр Троицкий с трудом поднялся на ноги.

– Здоровенный кулак у тебя, Прохор!.. – прошепелявил он, вытирая тыльной стороной ладони разбитую в кровь губу и сплёвывая выбитый зуб. – И бьёшь ты здорово. Со знанием дела бьёшь… – Потом криво улыбнулся и предложил. – Что ж, попробуй ещё… – и открыто встал перед своим обидчиком, опустив руки вдоль тела.

Акиньшин набычился. В это мгновение он люто ненавидел всех: отца Петра, своих подельников, себя, прокурора и присяжных, свору продажных журналистов и, конечно же, весь еврейский род.

Не поднимая глаз, с трудом выдавил из себя:

– Я тебя предупреждал?..

– Предупреждал, – согласился батюшка.

– Сам виноват… Не послушался…

Отец Пётр обнял его за плечи.

– Виноват, согласен… Так, может, ты теперь меня послушаешь? Чтобы большей беды на себя не накликать. Ты что думаешь, дочь твоя случайно погибла?.. Нет, Прохор, случайностей в нашей жизни вообще не бывает. Это мы по глупости своей говорим: "Вдруг, ни с того, ни с сего…" Забываем, безтолковые: во всём промысел Божий… Сколько раз повторять вам надо: все мы в руках Господа, и всё, что происходит с нами, по Его воле свершается. Мы вот говорим: "Господь милосерд". Что верно, то верно… Но бывает, и у Него терпение заканчивается на наши безобразия глядеть. И тогда Он суров бывает. Ох, как суров! А мы, как несмышлёныши какие, удивляемся – за что?.. Так и ты бунтуешь, потому как видишь в гибели дочери одну несправедливость. Ой ли?.. А тебе не приходило в голову, что это ты… Да, ты… Ты в смерти её повинен?.. Оборотись-ка на себя. Как живёшь?.. Жену со свету сжил… Родную мать в богадельню упёк. С бабами развратничаешь, пьянствуешь без просыпу и хочешь, чтобы Господь к тебе милосерд был?.. Постеснялся хотя бы, посокрушался бы самую малость, прощения у Него попросил… А ты?!.. Дубину в руки и пошёл крушить, безвинных людей жизни лишать?!.. Да кто тебе право такое дал?!.. И не смотри на меня так!.. Уж больно ты грозен со стариками и детишками воевать, а силы подлинной в тебе нет, не было никогда и ни за что не будет… Сила настоящая только праведникам даётся, тем, кто даже в мыслях своих перед Господом чист… Эх, Прохор, Прохор!.. Тебе бы сейчас ниц пасть и Бога молить, чтобы простил твои грехи страшные, чтобы упокоил дочь твою несчастную в горних селениях, чтобы пришёл конец твоему свинох-левскому непотребству и снизошёл на душу твою мир и покой. Слышишь, Прохор, окстись!.. Покайся, пока не поздно!..

Акиньшин согнулся пополам, из груди его вырвался чудовищный стон, ноги в коленях подогнулись, он упал наземь и стал с такой силой колотить кулаками по ступеням крыльца, что ветхая доска не выдержала и надломилась.