Пётр и Павел. 1957 год

– Это уже после войны я случайно в доме отдыха под Ленинградом встретил врача, который знал семью Кахетинских. Он-то мне и поведал историю о том, как Олежкин отец, а он у него был директором очень крупного оборонного завода, достал липовую справку для своего чада и освободил от армии. Если бы ты видел, как сокрушался Олежка, что его в армию не взяли. Чуть не плакал, подлец!.. Великий артист мог бы из него получиться!.. А я… Я даже порадоваться своему счастью, как следует, не успел, – с горечью произнёс Борис Ильич. – Мы с Ниночкой всего три месяца вместе были. Одно поддерживало и согревало: вот кончится война!.. Сколько раз я про себя повторял эти слова, а когда в феврале Ниночка родила мне Максимку, это ожидание стало ещё острее, ещё невыносимей!.. Так хотелось, хотя бы на день, хотя бы на час, очутиться рядом с ними, уткнуться головой в её рыжие волосы, услышать родной запах, взять на руки крохотное тельце сына и… умереть от восторга и муки!.. Знал бы я тогда, что меня впереди ожидает, за счастье бы почёл эти муки вечно переживать.

В апреле сорок второго лодку, на которой Мяздриков служил замполитом, подбили фашисты. Утонуть она не утонула, но больше двух месяца подводники прятались в норвежских фьордах – чинились своими силами. А когда вернулись на базу в Североморск, их уже считали пропавшими без вести. Вот этим-то обстоятельством и воспользовался Олег Кахетинский. Сначала утешал обезумевшую от горя Ниночку ласковыми словами и прочими знаками внимания, а когда понял – время пришло, пора – и более решительные средства пустил в ход. Словом, Ниночка не выдержала эту осаду и сдалась. Вместе с сыном она переехала в дом Кахетинских, и в глазах их друзей и соседей стала считаться законной женой Олега, а Максимка, естественно, – его сыном.

Мяздриков терялся в догадках, места себе не находил, самые мрачные картины возникали в его воспалённом мозгу, предположения, одно страшнее другого, доводили до исступления!.. Он отправлял Ниночке одно отчаянное письмо за другим, в телеграммах умолял написать хотя бы два слова. Пробовал наладить переписку с другом Олегом. В ответ – глухое молчание. Не мог он знать, что тот, кого он считал самым лучшим другом, договорился на почте, чтобы всю корреспонденцию, которая приходила на имя Нины Мяздриковой, почтальон отдавал ему из рук в руки. За определённую плату, конечно. И, естественно, именно поэтому Ниночка даже не догадывалась о том, что муж её жив-здоров и пишет ей каждый день.

Правда открылась, как это бывает чаще всего, случайно.

После того знаменитого похода, когда лодка Мяздрикова скрывалась у берегов Норвегии, его наградили орденом "Боевого Красного знамени", повысили воинское звание и перевели на службу в учебный отряд, где он стал преподавать "Основы марксизма". Пополнение на флот приходило регулярно, так что работы в "учебке" хватало. В самом конце августа после вводной лекции для вновьприбывших к Борису Ильичу подошёл парнишка, лицо которого показалось тому знакомым. И в самом деле, новобранец Александр Пустовойтов оказался земляком преподавателя. Глядя на Мяздрикова широко распахнутыми глазами, он, поражённый, невнятно проговорил: "А мы вас уже похоронили…" Борис Ильич удивился: "Как похоронили?!.." "И даже на стенд ваше имя вписали…" "На какой стенд?" "У нас в школе на первом этаже, при входе, стенд поставили: "Слава павшим героям!". А на нём имена и фотографии всех, кто учился или преподавал в нашей школе и погиб, защищая Родину". Мяздриков был потрясён. "Так я, стало быть, погиб?!.." – "Выходит так, " – развёл руками ничего не понимающий Сашка Пустовойтов и, слово за слово, рассказал восставшему из мёртвых герою про то, что Ниночка живёт в доме Кахетинских, что все в городе считают их мужем и женой, и все говорят, как благородно поступил Олег, взяв под свою опеку семью погибшего друга.