Из Санктпитербурха, в 20 д. марта 1708, при самом приезде сюды.
В первые годы своей связи Петр попросту называет Екатерину «маткой»; с 1709 года письма его прямо обращаются к ней одной, а не общие с письмами к Анисье Кирилловне Толстой, приставнице при Катерине. «Матка, здравствуй!» или «Мудер!». Эти обращения сменяются на более ласкательные выражения в конце 1711 года, то есть после того, как в марте сего года Катерина объявлена им женой. Отныне в начале царских цидулок мы читаем: «Катеринушка, друг мой, здравствуй!». На пакете к ней прежняя надпись: «Катерине Алексеевне» заменена: «государыне царице Екатерине Алексеевне».
Пять лет спустя обращения на пакетах делаются ещё торжественнее – письма адресуются: «ея величеству пресветлейшей государыне царице Екатерине Алексеевне», а самые письма по одним уж оголовкам делаются ещё нежнее; с 1716 года Пётр так приветствует бывшую фаворитку: «Катеринушка, друг мой сердешнинькой, здравствуй!».
Итак, отношения Петра к Екатерине, в 1716 году окончательно закрепившиеся нежною любовью, начались в 1705 году.
А что пишете, что некому чесать глатко, – приежайте скоряя, старой гребнишка сыщем…
Это писалось тогда, когда Катеринушке было двадцать семь лет, а царю – сорок два года…
…Изретка веселюсь. Да, пожалуйста, матушки, не покиньте моево Пётрушка. Матушки мои, пожалуйста, прикажите зделать сыну моему платье и как вы изволите ехать и вы пожалуйста прикажите, чтоб ему было пить-есть довольно. Да пожалуйста, государыни мои, поклонитесь от меня Александру Даниловичу, а в том ваша немилость, что ко мне писать не изволите о своём здравии.
Ежели что мне случится волею божиею, тогда три тысячи рублей, которыя ныне на дворе господина князя Меншикова, отдать Катерине Василевской и з девочькою.
Матка и тетка, здравствуйте!
Писмо от вас я получил, на которое, не подивите, что долго не ответствовал; понеже пред очми непрестанно неприятныя гости, на которых уже нам скучно смотреть: того ради мы вчерашнего утра резервувались и на правое крыло караля шведского с осмью баталионами напали, и по двочасном огню оного с помошшию божиею с поля збили, знамена и протчая побрали. Правда, что я как стал служить, такой игрушки не видал; аднакож сей танец вчах (в очах?) горячего Карлуса изрядно стонцовали; аднакожь болше въсех попотел наш полк. Отдайте поклон кнеине и протчим, и о сём объявите.
Особенно знаменательна следующая жалоба государя, которая невольно выливается у него пред «другом Катеринушкой»: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо левшёю не умею владеть, а в одной правой руке принужден держать шпагу и перо; а помочников сколько, сама знаешь!».
Матка, здравствуй!
Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу (Пётр сообщает о победе под Полтавой. –
Поклонись от меня кнеине и протчим.