Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

В приморском городке Андрэ учился в гимназии и одновременно в мореходной школе. Во время войны покупательная стоимость рубля снизилась до копеек, ренты не хватало, и мать Андрэ вынуждена была работать. Но вскоре и ее заработка оказалось недостаточно. Чтобы иметь возможность учиться дальше, Андрэ, когда ему исполнилось шестнадцать лет, пошел во время каникул на работу. Он стал матросом сначала на транспортном судне, потом на вооруженном катере и постепенно превращался в обычного рабочего подростка Андрюшку Перед ним открылся новый мир людей труда с их собственным мировоззрением, бытом и политическими убеждениями. Незаметно для себя он переставал быть ничьим. Тяжелые мешки с цементом убедительно доказывали правдивость слов, которые он давно слышал от матери и ее друзей.

Мать не была красавицей, но за острым словцом в карман не лезла, и вокруг нее всегда образовывалось общество молодых людей, любивших серьезно поспорить и весело пошутить. Из соседнего Екатеринодара приезжала на отдых семья Горбуновых, и студент Коля Горбунов сразу же стал одним из постоянных гостей матери и ее кружка. Коля был большевиком, после революции работал в Москве, в секретариате В.И. Ленина. Завсегдатаем был и Шурик Се-ребровский, молодой горный инженер, а во время войны — артиллерийский капитан, приезжавший в приморский городок долечиваться после ранения. Высокообразованный специалист и убежденный большевик, он стал впоследствии одним из руководителей советской промышленности.

Но особенно верным другом матери был низенький и толстенький учитель гимназии Кулик. Хотя высшее образование давало ему право в паспорте именоваться Почетным гражданином, Степан Архипович упорно в графе «сословие» писал «крестьянин», чем вызывал удивление и любопытство. Это помогало Степану Архиповичу легко завязывать знакомства, к чему, собственно, он и стремился, будучи неутомимым пропагандистом идей Ленина и марксистом с редкой по тем временам эрудицией. В доме матери Андрей привык к разговорам на политические темы, но все они не доходили до его сознания, потому что оставались только словами. Андрэ не мог головой понять их до тех пор, пока потной спиной их не понял Андрюшка.

Началась Гражданская война. На Дону подняли восстание генералы Каледин и Корнилов. А в тихом курортном городке все еще существовала советская власть в форме совета неопытных и малопрактичных народных комиссаров. Потом на городок налетел казачий генерал Покровский. Народных комиссаров разогнали, кроме двух — Степана Архиповича Кулика, комиссара просвещения, и матроса Федьки, военного комиссара. Жителей нагайками согнали на поле перед скотобойней, ворота которой были превращены в виселицу, и оба комиссара поставлены рядом под опущенными петлями.

Гарцуя на горячем коне, генерал подбоченился и крикнул:

— Кто станет на колени и попросит милости, того оставим в живых! Принимаете условия?

В толпе воцарилась мертвая тишина.

— Нет, — ответил Степан Архипович, твердо глядя на генерала. — Да здравствует советская власть и мировой коммунизм!

Генерал махнул рукой казакам.

— А твое желание? — спросил генерал у Федьки, стоявшего у качающихся ног повешенного товарища.

— Сыграть твоей головой в городки, сволочь!

И Федька даже плюнул в сторону генерала.

Долговязый Андрюшка поверх чужих затылков хорошо видел сцену казни. Это был третий жизненный урок, послуживший формированию характера. За два года то того, летом шестнадцатого, транспорт «Фортуна», груженый мешками с цементом, шел из Новороссийска в Сочи, где пленные немцы тогда пробивали тоннели. Позади «Фортуны» плелась грузовая моторная баржа «Эпилъдифор», на которой стояла скорострельная пушечка, хорошо замаскированная пустыми ящиками. Неожиданно из зеркально чистой воды вынырнула немецкая подводная лодка. Как только стекла вода, люк рубки открылся, показались офицер и матросы, начавшие не спеша готовить орудие к стрельбе. Но наши моряки оказались проворнее: ящики были сброшены, и едва с лодки сделали первый пристрелочный выстрел, сбивший на «Фортуне» мачту, как с «Эпилъдифора» захлопала пушечка. Любое попадание для лишенной брони подводной лодки означает гибель, поэтому немецкие моряки бросились прятаться в рубку, и лодка с пыхтением и плеском погрузилась в воду. Андрей понял, что, когда в тебя целятся, это очень неприятно.