Второй урок оказался посерьезнее. Он относился к лету семнадцатого года. Председателем ревкома в городке был фронтовой солдат Протапов, а секретарем — Сережа Разумихин, товарищ Андрея по гимназии. Ночью бандиты из армейских дезертиров напали на них. Сережа был убит, смертельно раненный Протапов прислонился к дереву и выстрелом из нагана убил одного из нападавших. По трупу разыскали и остальных четырех членов банды, совершившей немало зверских убийств и ограблений. Судили их открытым судом на базаре, приговорили к расстрелу, привести в исполнение приговор поручили городской караульной роте, в которой числился и Андрюшка, служивший тогда матросом на портовом вооруженном катере «Фредерика». Настоящих солдат в роте не было, приговоренных поставили слишком далеко, и дело приняло бы скверный оборот, если бы не подоспела помощь самих приговоренных:
— Подойдите ближе! — кричали они. — Цельтесь в грудь!
Увидев мушку своей винтовки на фоне выцветшей солдатской гимнастерки, Андрей понял, что целиться в безоружного человека еще отвратительней, чем видеть, как целятся в тебя.
Весной девятнадцатого года Андрей Манин получил аттестат зрелости и одновременно свидетельство об окончании мореходной школы.
— Ты в какой полк?
— Я — в корниловский!
— А я — в дроздовский!
— Я — в алексеевский!
Держа в руках аттестаты, бывшие гимназисты уже видели себя юнкерами полковых школ, которые тогда молниеносно пекли прапорщиков для Добровольческой армии генерала Деникина. Все они уже предвкушали радость взять в руки куцый английский солдатский мундирчик и фиолетовыми чернилами провести на узких погонах одну полоску и на ней нарисовать звездочку. Таких российских офицеров в английских солдатских куртках кишмя кишело на улицах и становилось все больше с каждым поражением на фронте.
— А ты куда, Андрей?
— Поступлю матросом на торговое судно — ведь пока торговых моряков на военную службу не берут.
— Кто же будет бить большевиков?!
Товарищи откачнулись от Андрея в негодовании. Наконец один из них сформулировал общее мнение в двух словах:
— Предатель! Трус!
Такое понимание было всеобщим — оно проникло в знакомые семьи, к начальству, к людям, которых Манины никогда не знали. Мать и сын стали отверженными. Андрей вскоре уехал в Новороссийск и поступил матросом на стоявший в ремонте пассажирский пароход «Рион», а мать перебралась в ближайшую станицу и устроилась там учительницей начальной школы.
Команда «Риона» распадалась на две неравные части — десятка два вольнонаемных мастеровых и матросов, которые действительно своими руками производили ремонт, и сотни полторы людей со связями, укрывшихся на судне от призыва в армию и от фронта. Первые ютились в тесном и душном кубрике и ненавидели белых, вторые вольготно расположились в каютах огромного лайнера и боялись красных.
Андрей никогда не подделывался под рабочего или матроса: речь и манеры выдали его в кубрике с первых же минут:
— Не туда попали, господин, ваши помещаются в каютах, там и ищите себе место, — встретил Андрея измазанный машинным маслом и сажей машинист по фамилии Задорожный.
— Попал куда надо, — отрезал Андрей и втиснулся на свободную койку.
Через месяц отчуждение прошло, рабочие приняли интеллигента в свою среду.
Когда деникинцы были разбиты, «Рион» своим ходом дошел до Севастополя. Стало ясно, что врангелевцы готовят судно на случай бегства из Крыма: «Рион» поставили в сухой док для подготовки к дальнему плаванию.
— Сегодня ночью от нуля до четырех посиди тихо около трапа в машинное отделение. Объявится офицерье — брось вниз стальное сверло, чтоб мы услышали, — шепнул раз Андрею Задорожный.
Андрей понял, что на судне работает партийная организация, и поручение это его обрадовало, он гордился им. Ночью, напрягши слух, далеко внизу, в стальных недрах огромного корабля, он услышал осторожные шаги. Вахта прошла спокойно, и Андрей стал чего-то ждать. Чего? «Наверное, будет взрыв», — думал он с волнением.
Дня через два Задорожный сунул Андрею турецкую кредитку в три лиры.
— Тебе. В случае чего беги на иностранном судне в Турцию. На первые дни, пока найдешь работу. Понял?
В тот же вечер перед спуском флага команду выстроили, контрразведчики лейтенант Казаков и мичман Шкалинский вызвали Задорожного из рядов, ударами наганов по голове свалили с ног и месили его ногами до тех пор, пока машинист не обратился в кровавую массу. Затем наряд офицеров из контрразведки вывел и увез человек десять вольнонаемных. Больше их никто не видел. На судне были в различных местах поставлены часовые. Наступили дни тревоги, ненависти и напряженного ожидания,
— Помнишь Задорожного, Андрюшка? — как-то после утреннего развода неожиданно спросил Андрея его сосед по койке, рыжий усатый Дьяченко. — Ты назначен на верхнюю палубу? Так вот запомни: что увидишь — молчок. Договорились?