Пир в Одессе после холеры. Кавалеры меняют дам

И тут почти невозможно преодолеть искушение схватить Александра Исаевича за руку, плутующую незаметно, как в игре «напёрсточников»: стоп, Исаич! Это о каком же другом фильме вы обмолвились походя, в скобочках, намеренно опустив название, будто оно вам и неведомо?..

Ведомо, знаете, потому и ловчите!

Речь идет о кинофильме «Председатель», поставленном Алексеем Салтыковым по сценарию Юрия Нагибина, с Михаилом Ульяновым в главной роли.

В этой повести, посвященной трудам и дням Нагибина, немало слов, речей, эпизодов посвящено созданию выдающейся ленты отечественного кинематографа. Я далек от намерения воспроизводить их снова в конце книги, хотя — столь острый случай! — они здесь были бы весьма кстати.

Не стану пересказывать все мытарства этой картины, которую даже всесильное Политбюро не смело разрешить к выходу на экраны, которую нещадно кромсали цензурные ножницы, которую афишировали по всей Москве, а потом, за час до премьеры, сдирали со стендов эти афиши, которую смотрели из-под полы, при запертых дверях, в наших зарубежных посольствах…

Напомню лишь свидетельство самого Юрия Нагибина из его «Дневников»:

«…Картину, в конце концов, разрешили. Она прошла с небывалым успехом, истинно народным. Не знаю, имела ли хоть одна наша картина такой успех. Может быть, „Броненосец „Потемкин““, „Чапаев“, „Путевка в жизнь“. Ее просмотрели буквально все взрослые люди, ибо детям до шестнадцати лет на картину вход был запрещен. Почему? В картине нет никакой эротики, но есть правда о прошлом, да и только ли о прошлом?..»

Да-да, именно с этой страницы нагибинского дневника выхватил Солженицын слова «истинно народный» — и глумится, потешается над ними.

Старость — не радость. Она лишает человека некоторых важных остерегающих, защитных функций, обнаруживает — то есть выставляет наружу — слабые места организма, уязвимые стороны характера. Не считаться с этим нельзя.

Читая в «Новом мире» статью А. Солженицына, я — тоже глубокий старик — то и дело корчился от неловкости, мне было стыдно за автора, который так опрометчиво выдает эти слабости, вполне извинительные, если их не выставлять напоказ.

Заметил это не только я.

В «Ex Libris»'e, литературном приложении к «Независимой газете», появилась статья Юрия Кувалдина «Одномерный Солженицын», названная так, вполне очевидно, в споре с его заголовком «Двоенье Юрия Нагибина».

Юрий Кувалдин — писатель и издатель, в свое время именно он выпустил в свет «Дневники» Нагибина, сопроводив их толковой статьей и комментарием.

Остро полемизируя с нашим классиком, Кувалдин, в частности, фиксирует внимание на странном его интересе к эротическим мотивам у Нагибина.

«…Солженицын, как мне кажется, не понимает, что такое любовь, и вряд ли интересовался Фрейдом и эдиповым комплексом. Хотя сама его фамилия, на мой взгляд, призывает к эротической открытости, к тому, чтобы идти жениться, как будто он сам шел жениться, но об этом у него ни слова…»

Очень едко и смешно.

Что же имеется в виду?

Уже приводилась цитата из статьи А. Солженицына, где он сетует на недоработки Юрия Нагибина по части освещения его многочисленных женитьб («…о которых почти нет подробностей…»), особенно о первой из них («…не обрисованной сколько-нибудь…»).

Вот он, клич из песни Александра Галича: «А из зала мне: давай все подробности!..»

Зато уж, когда Юрий Нагибин, особенно в повести «Моя золотая теща», будто бы идя навстречу пожеланиям трудящихся, живописует эпизоды роковой страсти, которые и мы щедро цитировали, наш литературный коллекционер заметно оживляется:

«… признаем: тут Нагибин достиг своего лучшего. Силы слога не утратил до самой смерти, весьма изобретателен в словесности, не всегда, но в аккордных местах, куда вкладывает главное чувство: „округлая дароносица живота“ (желанной тёщи), „кудрявый этот лес рассекало опаловое ущелье с живым, будто дышащим кратером; скважина и глубоко запрятан зев вулкана“, „накалывал её [тёщу] через потолок [совокупляясь с женою на 2-м этаже] на раскалённый шампур страсти…“».

Замечу на всякий случай, что все эти пикантности приведены здесь не по тексту нагибинской повести, а по тексту статьи Солженицына.

Вовремя спохватившись, он переходит к обвинительной части: «…повествователь находится в неотступном эротическом бреду…»; «…Из писательского быта он более всего описывает свои кутежи, скандалы и драки…»; «…захватно изнуряемый своей похотью к тёще…»; и снова: «…русского писателя, чей нравственный облик нам прорисовался на предыдущих страницах с большим опытом цэдээловского ресторана, драк и разврата, легких денег от кино…»

Как тут не вспомнить бородатый анекдот о попе, листающем красочный альбом: «Это хорошо… и это хорошо», — кивает он. Но, дойдя до страницы, на которой изображена обнаженная красавица, изрекает: «А это — плохо!..» Перелистывает страницу: «Это — хорошо», но тотчас возвращается к предыдущей: «А это плохо!..»