Пираты мексиканского залива

Бывало, в порт приходили суда под командой никому не известных капитанов; невозможно было установить, занимались ли они морским разбоем. Вокруг таких судов обычно выставляли стражу, но торговать им разрешалось.

В столице Новой Испании ходили самые невероятные слухи об отваге и жестокости пиратов. Многие семьи, покинув побережье, искали в Мехико приюта и спокойной жизни; они рассказывали настоящие легенды о смелости морских разбойников, которые, по их словам, имели даже иной облик, чем прочие люди.

Среди беглецов, добравшихся до Мехико, находился и дон Диего де Альварес, Индиано, которому удалось чудом спастись от неминуемой гибели и бежать из Портобело вместе с маленькой дочкой. Но он потерял там свою супругу донью Марину, убитую, по его словам, одним из пиратов, пытавшихся овладеть ею.

Дон Диего уже не был тем беззаботным и тщеславным щеголем, как в былые времена. Он стал печален, молчалив, вел скромную, замкнутую жизнь и посещал только вице-короля, который был в свое время его посаженым отцом на свадьбе, да архиепископа Мехико, с которым его связывала тесная дружба.

Молодые женщины, ранее знававшие дона Диего, поражались происшедшей в нем перемене; они попытались снова вовлечь его в блестящее общество, но все их усилия потерпели неудачу, дон Диего оставался по-прежнему нелюдим.

Однако тот, кто вздумал бы следить за доном Диего, заметил бы, что, кроме вице-короля и архиепископа, он изредка наведывается в уединенный дом близ монастыря Иисуса и Марии; там обитала таинственная дама, возбуждавшая любопытство своих соседей, которым никак не удавалось разузнать, кто она и откуда.

Ни окна, ни балконы в доме никогда не открывались, входная дверь была постоянно на замке; ее отпирали лишь затем, чтобы пропустить старую рабыню-негритянку, а та была не словоохотлива.

Дом стоял прямо против церкви Иисуса и Марии, и соседям, имевшим привычку подниматься с зарей, случалось наблюдать, как на рассвете из дома выходила дама под густой черной вуалью; она пересекала улицу, входила в церковь, слушала первую мессу и затем снова запиралась в доме до следующего дня.

Непроницаемая тайна, которая окутывала незнакомку, не давала соседям покоя. Желая что-либо выведать о ней, они пускались на всяческие уловки. Однажды дверь дома забыли запереть, и проходивший мимо мальчуган отважился шагнуть за таинственный порог, но вскоре он выбежал оттуда и с испуганным видом сообщил, что дом пуст.

Днем там никто не бывал, и только изредка — обычно это случалось в пятницу — ровно в одиннадцать часов вечера неясный черный силуэт приближался к дверям, которые бесшумно перед ним открывались. Но еще никто и никогда не видел, как пришелец покидал дом, из чего соседи заключили, что он был не кем иным, как неприкаянной душой. Загадочное жилище внушало суеверный страх, и набожные женщины, проходя мимо него, осеняли себя крестом.

Как-то в пятницу, едва раздался первый удар, возвещавший одиннадцать часов ночи, на улице Иисуса и Марии появился со стороны главной улицы человек, закутанный в черный плащ, в простом черном сомбреро без пера. Он шел не спеша и очутился перед дверью загадочного жилища раньше, чем умолк бой часов.

Дверь отворилась, пропустила пришельца и тотчас же снова закрылась. Служанка со светильником в руке проводила гостя по узкой лестнице наверх в скромно убранный покой, где на столе горели две восковые свечи.

Там пришельца поджидала молодая, красивая дама, одетая с вызывающим кокетством.

Проводив ночного гостя до порога, служанка удалилась.

— Храни вас бог, сеньора, — проговорил гость.

— В добрый час привел вас господь, дон Диего, — ответила с чарующей улыбкой дама.

Дон Диего, ибо это был он, положил сомбреро на стул и молча уселся рядом. Долго без единого слова смотрела на него дама, потом, подойдя ближе, взяла его руку и прижала к своей груди.

— Вы все по-прежнему печальны, сеньор… — прошептала она.

— О да, донья Ана. Тягостные и мрачные воспоминания навеки сохранятся в моем сердце.

— И ничто не в силах вернуть вам счастье?

— Ах, думаю, ничто!

— Даже безграничная любовь женщины?

Дон Диего поднял голову и грустно взглянул на донью Ану, которая потупилась и вспыхнула.

— Донья Ана, — проговорил он печально, — вы думаете, что разбитое сердце способно полюбить вновь?

— Сеньор, любовь была бы единственным верным бальзамом для вашего мучительного недуга, только любовь может залечить смертельную рану.

— Донья Ана, я уже не впервые слышу от вас эти слова и принимаю их, как признание в любви. Может быть, и я готов был бы полюбить вас, но между нами стоит образ Марины, и новое чувство не смеет родиться… Что, если Марина жива…

— Жива или умерла, для вас она погибла. Достойная женщина согласится скорее умереть, чем ответить на любовь пирата. Если же донья Марина из страха стала любовницей одного из них, разве она не потеряна для вас? Разве вы не предпочли бы увидеть ее мертвой в гробу, чем живой, но обесчещенной ласками Моргана, дона Энрике или?..